Она замолчала, задохнувшись, закрыла глаза н помотала головой.

Евлампьев глянул на Машу. Та поймала его взгляд и взглядом же ответила сму: да что ты на меня, забудь обо мне, вон на сестру гляди!..

Галя открыла глаза.

– Маш! Сделай мне горяченького попить, – попросила она.

Маша вскочила и угорело бросилась к плите зажигать под чайником огонь.

– Да ну ты чего уж так то…– с виноватостью проговорила Галя.

– Так и что она тебе, Войцеховская эта? – спросил Евлампьев. – В письме наплела, так и на словах наплела.

– Кабы так, Леня, кабы так! – в какой уже раз с прежней пронзительностью произнесла Галя.– Специально то специально, да все правда,фотографии мне показывала, где он у нее дома, в той самой квартире, где и я была… записочки всякие – будь во столько, да приду к таким то, – одно письмо даже есть… и какая у него, оказывается, система была… он же начальником цеха, кабинет у него… в войну да после войны сколько там у себя прямо и ночевал на диване… так, оказывается, кто кто на диване этом у него не перебывал! А я простыни им стирала…

– Это она тебе тоже фотографии предъявила?

– Это, Леня, он мне сам подтвердил. Всю ночь я его прорасспрашивала. Вначале крутил –да ты что, да нет… а потом подтвердил. И о ком ни спрошу, кого из его цеха знаю, – нс той, и с той, и с той тоже…

– А что ж она, Войцеховская эта, – вмешалась Маша, – что ж она столько лет молчала, а сейчас вдруг!..

– Ой, Ма аш!..протянула Галя. – А я, думаешь, не удивилась тому? Не спросила, думаешь? Спросила, да что толку… Он ей, видно, бросить меня обещал, да не бросил, а она, видно, затаила… одна, старуха, больная… мне, говорит, плохо, а ему хорошо?! И всю жизнь, Леня! – глянула она своими красными, воспаленными глазами на Евлампьева. – Всю жизнь, оказывается… а я одна тянула!.. Чем я заслужила это, Леня, чем?! Ну, вот скажи ты мне, со стороны, может, виднее, чем?!

Плечи у нее снова было затряслись, но она осилила себя и не разрыдалась. Только опять потянулась к глазам платком и промокнула их.

Евлампьев с Машей молчали. В Евлампьеве не было больше никаких слов противу того, что она говорила о Федоре, а утешать какими то другими, вроде того, ну что ж теперь, дело прошлое, не стоит теперь поднимать, у него не ворочался язык.

Хрипло всхлопнув, засипел чайник.

– Можно я у вас поживу? – спросила Галя. – Сил моих нет видеть его. Хоть немного приду в себя… А то не могу туда… вот режь меня – не могу совсем!..

        5      

Чугунные кованые ворота на кирпичных, с облупившейся штукатуркой столбах оказались заперты на замок. Запертой оказалась, неизвестно как, на внутренний, что ли, какой замок, и калитка в них – никак не войти. Но дорога, ведущая от ворот к церкви, была расчищена, с четкими отпечатками больших рубчатых колес, убегавших по ней вдаль, – кто то же, выходит, и разгребал снег, и ездил здесь на машине, а значит, и попасть на кладбище внутрь как то было можно.

Евлампьев покачал ворота – они со скрипом заходили в петлях, н замок, опускаясь и поднимаясь на дужке, глухо забрякал о граненые оконечности створок.

– Э эй! – закричал он сколько хватало сил. – Э эй, кто нибудь’..

От крика его не шелохнулись даже черными громоздкими кулями сидевшие на вствях деревьев вороны.