Он замолчал, снова шумно вздохнул, глядя мимо Евлампьева, и широкий его, большой лоб взбух моршинами.

Евлампьев сидел и тоже молчал. Он не знал, что говорить. Нужно, наверное, было что то сказать, но не просто же так, не проформы ради в ответ на подобное, а что сказать с толком – ничего не приходило в голову…

Выручила Маша. Она, пока Хватков говорил, заварила чай, достала и подала на стол варенья, расставила чашки, чай, видимо, заварился, и она спросила:

– Григорий, тебе как: крепкий, слабый?

– Чай то? – шершависто спросил Хватков, взглядывая на нее. – Да крепкий давайте, Мария Сергеевна, ничего, пока терпит сердце.

Маша долила в чайничек кипятка, подняла его, наклонила уже над хватковской чашкой и остановилась, прислушалась.

– А зарубеж по телевизору начался,сказала она. – Не хотите?

– О ой, давай, Григорий, а? – просительно посмотрел Евлампьев на Хваткова.

– Обязательно, обязательно, – двинув табуреткой, стал подниматься Хватков. – У себя там всегда смотрю, здесь вот только… с пьянкой этой забросил.

«У себя там», – отметил про себя Евлампьев. «С пьянкой…» Есть в нем что то от друга юности Аксентьева, есть…

Рассказывали о событиях в Иране. На экране бурлила толпа – шла демонстрация, усатый мужчина с приставленным ко рту мегафоном что то кричал, обращаясь к ней; голос комментатора за экраном говорил, что во время разгона демонстрации шахскими войсками убито сто человек, лидер иранской революции аятолла Хомейни со дня на день собирается прилететь в Иран из Парижа.

– Дела у них…– проговорила Маша.

Да, дела… Хоть он и маленький, земной шар, маленький он для самолетов да ракет, а для человека он все так же громаден, и всегда найдется на нем два, три, десять местечек, где будут «дела». И что так они интересуют тебя, эти «дела», – никакого ведь отношения не имеют к тебе, не надо тебе готовить никакого заявления ТАСС, предусматривать какие то экономические и прочие меры, для тебя это – международные новости, и лишь, выслушал – и все, а однако же интересуют, переживаешь… хочется причастности к судьбам мира, хоть вот такой?..

Комментатор на экране начал рассказывать о Китае. Сказал, что на стене свободы в Пекине появились дацзыбао, в которых содержится критика бывшего кормчего китайской революции Мао Цзедуна. Потом показали одного из нынешних руководителей Китая – Дэн Сяопина, он собирался с визитом в США и перед поездкой давал иностранным журналистам интервью…

«Вы смотрите программу «Время»,появилась на экране заставка, подержалась несколько секунд и сменилась диктором, который передал слово для рассказа о спортивных новостях спортивному комментатору.

– Ну, идемте? – встала с дивана Маша.

– Ага, ага…проговорил Евлампьев, делая ей пальцем знак помолчать.

Они с Хватковым выслушали результаты состоявшихся сегодня хоккейных матчей и, не сговариваясь, поднялись.

Маша на кухне уже разливала им чай.

Она, как обычно, побыла с ними минут десять, не больше, попрощалась с Хватковым и ушла укладываться спать.

Некоторое время, как она ушла, Евлампьев с Хватковым сидели молча. До того, по инерции от увиденного и услышанного по телевизору, говорили о всяких международных делах – об Иране, о Китае, о предстоящей встрече между Брежневым и президентом США Картером для подписания Договора об ограничении стратегических вооружений, – все не могли никак сойти с этой колеи, теперь же, когда Маша ушла, как бы уж сам бог велел перевести стрелку.

– На работу пока никуда не устраивался, не ходил? – спросил Евлампьев.