В это же самое время Дамиен с совершенно серьёзным лицом делает мне предложение:

— Давай уедем на остров? Купить кусок суши в личное пользование я не смогу, но виллу с участком — вполне. Нам ведь всё равно не нужны… школы, будем жить на острове и говорить туристам, что муж и жена.

— Если бы не количество тобой выпитого, увиденное сегодня моими глазами, я бы подумала, что ты серьёзно.

— Рискни предположить, что серьёзно. И ответь.

Он держит меня взглядом с такой интенсивностью, будто распял, а у самого в глазах страх. Панический страх.

— Дамиен, это грех, то, что ты предлагаешь. Это страшный грех. И позор для родителей, для всей семьи!

Я как будто впервые всерьёз задумываюсь, взвешивая весь вес аморальности не только этого предложения, но и допустимость мыслей о нём.

Конечно, я лгу ему и лгу себе, отгораживаюсь пристойностью, но ведь в полной тишине своего одиночества, даже невзирая на храпящего рядом мужа, сколько раз мой извращённый мозг мечтал о таком же уединении, которое Дамиен набрался мужества предложить?

— Родители никогда этого не примут, они не примут нас! — ищу оправдания своей трусости.

— Мне плевать на родителей! Особенно после того, что они с нами сделали! — вспыхивает.

— Но они не перестали быть нашими самыми близкими и родными людьми. Они совершили ошибку… несколько ошибок, Дамиен. Разве ты не ошибался?

Он не отвечает.

— И потом, я думала, у тебя наладились отношения с матерью. Это, наверное, важно для тебя?

— Энни всегда выдаёт желаемое за действительное.

— Правда? Ты не называл её матерью?

— Называл. Когда был в стельку пьян и не стеснялся открыто стебаться. Или стёб тоже считается? Знаешь, очень странно никогда не иметь матери и вдруг внезапно начать её «иметь». Это вызывает в моём воспалённом мозгу когнитивный диссонанс! Я и выгнать её из своей жизни не имею права, она ведь всё-таки мать, но и принять никогда не смогу тоже. Особенно, помня о том, во что она превратила твою жизнь, Ева.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Только то, что она, похоже, так и не поняла за все годы после случившегося в роддоме, что у неё родился не только мёртвый сын, но и живая дочь! Кошки, Ева, лучшие матери, чем наша по отношению к тебе! Это просто режет глаза, выворачивает душу! Она будто отказалась от тебя, но при этом официально не бросила. И знаешь, может приёмная мать любила бы тебя больше.

— Она любит меня. В своём специфическом стиле, правда, но любит. И не говори ерунды! Ни одна приёмная мать не лучше родной!

— Не знаю, — поджимает губы. — Не знаю.

Спустя время, неожиданно добавляет:

— Мне бы побольше ума в детстве…

— Что было бы?

— Меньше тупых поступков с моей стороны, Ева! Стыд — жалкое чувство в сравнении с тем, что я теперь испытываю. После всего.

— И что же ты испытываешь? — надавливаю.

Дамиен поворачивает голову к окну, стискивает зубы и после недолгой паузы признаётся:

— Я должен был любить тебя… а не ненавидеть. Ты — мой единственный по-настоящему близкий, родной человек. Из-за их ошибок мы наделали своих.

— Не все братья и сёстры любят друг друга, Дамиен. Ты идеализируешь то, чего у нас не было, но на деле дети ссорятся и враждуют независимо от родства.

— Я бы любил тебя… и защищал.

— Что мешало тебе если не любить, то хотя бы не третировать Еву сводную сестру?

— Глупость, недостаток жизненного опыта, детский максимализм и заложенная в генах жестокость.