— Где работаете?

На этом вопросе я теряю интерес к беседе. Я всё теряю, потому что больше ничего не слышу, не вижу, но чувствую адскую, неописуемую по силе и интенсивности боль. И этой болью меня почти мгновенно вышибает в вакуум беспамятства.

Глава 23. Mountains In My Bones

Открываю глаза, вижу белый потолок. Закрываю.

Снова открываю глаза и вижу белый потолок. Поворачиваю голову чуть на бок, ощущая боль и не понимая, где она. Зато теперь вижу зелёное: какие-то шторы, натянутые на металлический каркас — перегородки. Закрываю глаза.

Открываю глаза: белый потолок, зелёные шторы, пластиковые трубки и писк.

Слышу голос. Он спрашивает:

— Как ты себя чувствуешь, Ева?

Шепчу:

— Хорошо.

Но мне плохо: меня тошнит, болит затылок, а каждый вдох отзывается болью во всём теле. Но я сказала «хорошо», потому что очень уж хочется чего-нибудь хорошего. Хотя бы слова, вылетевшего из моих липких, онемевших уст.

Господи, думаю, сколько я уже здесь лежу? Затылок, голова и спина ноют так, словно эта зелёная ячейка — гроб, и я в нём уже вечность.

В памяти, подобно сну, всплывает мой вопрос медсестре:

— Это что, коридор? Почему я в коридоре?

— Это не коридор, это общий реанимационный бокс.

— Мне нужно окно! Я хочу окно!

— Свободных палат нет, и вряд ли будут. Есть одиночные палаты, но твоя страховка их не покрывает, милая. Позвони кому-нибудь из родственников, люди часто соглашаются помочь таким…

Она умолкает и быстро сбегает по своим медсестринским делам.

Снова голос, он опять меня будит и спрашивает:

— Как ты себя чувствуешь, Ева?

— Я хочу окно.

— Боюсь, в данную минуту это не в моих силах, — отвечает тот же голос.

Открываю глаза и вижу перед собой приятную женщину со светлыми волосами. В прошлый раз был долговязый мужик с одним «неправильным» глазом. Интересно, кто из них мой лечащий врач, а кто дежурный? Кому задавать вопросы?

— Как твои дела, Ева? — снова спрашивает.

Вот оно! Эта женщина, наверное, отвечает за меня.

— Вам виднее, — говорю.

Она кивает.

— Вижу теперь, что ты хорошо меня слышишь, видишь и понимаешь. Это означает, что ты идёшь на поправку. И это прекрасные новости, Ева! Не так ли?

Она улыбается, но только ртом. Знаю я эти их лживые улыбки.

— Что со мной? — задаю прямой вопрос.

Она тут же меняется в лице и со вздохом сообщает:

— Меня зовут Линнет. Я — твой лечащий врач, — пауза. — У меня есть хорошие новости и плохие.

— Какая хорошая? — спрашиваю.

— Знаешь, кто интересуется в первую очередь хорошими новостями, Ева?

— Кто?

— Оптимисты! А это очень важное качество в жизни, оно помогает преодолевать трудности, перешагивать проблемы и идти дальше.

Она заходит издалека. Это подозрительно. Плохой знак.

— Ты помнишь, что с тобой произошло?

— В меня врезалась машина.

— Да, это так: тебя сбил автомобиль, — подтверждает.

Я жду, и она видит это в моих глазах.

— Знаешь, — говорит, — что самое сложное в работе врача?

— Что?

— Сообщать плохие новости.

— О плохом в принципе тяжело говорить, — мой голос спокоен.

Даже хладнокровен. Я не чувствую того, что должна чувствовать. Чего не скажешь о докторе: на её лице мука. И я решаю облегчить её задачу:

— Мой ребёнок умер?

Даже в состоянии пришибленности, я не могу, не решаюсь использовать слово «дочь».