– Это значит, что если двое не говорят на языках друг друга, то нужно изобрести третий язык для их общения. Это отросток искусственных языков, которым учили шимпанзе и других животных, пытаясь общаться с ними начиная с двадцатого века. Существовал знаковый язык, и язык символов, который исследователи использовали с разными животными, и так далее... Так вот, мы и пытаемся разработать третий язык для общения с лаагами.

– И это возможно? – спросил Джим.

– Это возможно, если у обеих сторон достаточно общего. Например, с шимпанзе, собаками, слонами и парочкой других видов это сработало, а вот с дельфинами и китами ничего не вышло. Слишком разная среда. Нам просто повезло, что лааги создали технологическую цивилизацию, не слишком отличающуюся от нашей. Может, мы и думаем не так, как они, но у нас достаточно общих проблем – например, как попасть на космическом корабле из одной звездной системы в другую.

– Вы уже разговариваете с лаагами о космических полетах?

– Нет, до этого, боюсь, еще далеко. Сначала нам, согласно твоей идее, пришлось создать лаага‑переводчика. Техники спроектировали картинку, которая повторяет телодвижения лаагов. Телодвижения вызывались нажатием соответствующих клавиш на клавиатуре под картинкой. Потом в стену камеры, построенной вокруг входного люка лаагов, мы добавили прозрачное окно. У окна поставили экран‑переводчик и посадили около него оператора, который нажимал на клавиши и заставлял картинку двигаться. А тем временем мы старались выделить из привезенных вами снимков разговаривающих лаагов по крайней мере несколько жестов, в которых наши пленники угадали бы попытку общения с ними.

– Вы, наверное, используете снимки из камеры в щупальце сквонка, – предположил Джим. Он глянул на Мэри, но она по‑прежнему не шевелилась и смотрела в другую сторону. Джим даже не знал, слушает ли она их разговор.

– Да, у нас есть изображения почти всех мест, которые вы посетили в том городе, – подтвердил Медлен. – Первый крупный прорыв мы сделали, когда разбили движения рук и тела на отдельные единицы действия в заданном трехмерном пространстве. Эти единицы были достаточно малы, чтобы мы были уверены, что каждая из них – это один сигнал или даже часть его. Тебе понятно?

– Нет, – сказал Джим.

– Суть в том, чтобы добраться до исходных составляющих их языка. Мы также учитывали, когда они одновременно двигали более чем одной частью тела. Так или иначе, все жесты были записаны и сравнены – слава богу, что на это есть компьютеры, – а потом упорядочены по частоте употребления, по условиям и ситуациям, в которых они употреблялись, и так далее.

– Да, я что‑то подобное себе представлял, – сказал Джим. – Большая, должно быть, работа.

– Очень большая, – согласился Моллен. – Но потихоньку техники стали выделять связи. Ну знаешь, это движение связывается с началом разговора с кем‑то, а это с концом. Это употребляется при приветствиях, а это при расставании с кем‑то; и так далее, и тому подобное. Из всего этого мы собрали фразу, примерно означающую «мы хотим с вами поговорить». В камере у люка мы поставили для лаагов экран и клавиатуру и подсоединили их к экрану и клавиатуре снаружи, а потом оператор у нашего экрана напечатал: «Мы хотим с вами поговорить».

– А где в этот момент были лааги? – спросил Джим.

– В корабле, конечно, – сказал Моллен. – Они отправились внутрь, как только мы послали людей в скафандрах установить для них экран и клавиатуру. Мы решили, что они будут наблюдать за происходящим на экранах корабля. Так или иначе, техник повторял то же самое послание снова и снова.

– И что было дальше, сэр?

– Один из лаагов вышел к клавиатуре, несколько часов изучал систему клавиш и наконец набрал послание, которое мы не в состоянии были расшифровать.