– А ты думаешь, я могу, государыня?! – Смилина припечатала ладонь к столику так, что обе чарки и кувшин подпрыгнули. – Глядя вот на это всё, – она обвела взмахом руки картины на стенах, – я даже думать не могу об этом.

Изяслава окинула взглядом стены, посерьёзнела, в её глазах проступила грусть – точно лист упал на тёмную осеннюю воду. Вздохнув, она вложила в руку оружейницы полную чарку.

– Давай… За Свободу. За княжну Победу. Пусть ей будет сладко и отрадно в светлых объятиях Лалады.

Они выпили, и некоторое время в мастерской звенело молчание. Наконец Изяслава нарушила его.

– Сестрица, я уверена: она не хотела бы, чтобы ты запирала своё сердце на замок и доживала свои дни в тоске и одиночестве, вечно оплакивая её. Не такая она была, чтоб желать тебе сей печальной судьбы.

– Да, она говорила об этом. – Смилина закрыла глаза, а в ушах звенело: «Ладушка, ежели из нас двоих меня не станет раньше…» И родные степные глаза, и высокие скулы, и озорная улыбка – всё воскресало перед её мысленным взором, и невозможно было это ничем вытравить, ничем заглушить и уничтожить. Княжна Победа оказалась непобедимой и в её сердце.

– Ну так что же ты?

Рука Изяславы тронула оружейницу за подбородок, потеребила ухо. Смилина открыла глаза и встретилась с тёплым взглядом княгини.

– Я не могу её забыть, – дохнули её губы. – Не могу предать.

Изяслава покачала головой.

– Тебя никто не просит забывать… Это не предательство! Любовь к ней останется в твоём огромном сердце. – Белогорская правительница мягко, по-родному приложила руку к левой стороне груди Смилины. – Она никуда не денется, просто туда добавится ещё одна, места хватит. Сколько лет ты уже вдовствуешь?

– Сбилась со счёта. – Смилина скользила взглядом по стенам, и Белые горы смотрели на неё с них, запечатлённые кистью Свободы во всей их величественной, белоглавой, окрыляющей красе.

– Вот и я о том же, родная. Вот и я о том же. Выпьем ещё. – Изяслава взялась было за кувшин, но спохватилась: – А чего это мы без закуски?

Смилина устало сморщилась, махнула рукой:

– Ай…

– Нет, ну как же! – не согласилась Изяслава. – Надо. Хотя бы для приличия надо. – Она подошла к двери, выглянула, подозвала кого-то. – Эй, голубушка… Принеси-ка нам чего-нибудь съестного, да живенько.

Вскоре вошла дружинница с подносом, полным снеди.

– О, вот это – другое дело! И сразу стало веселее. – Княгиня взяла у неё поднос, кивком отпустила. – Благодарю. Ступай.

Она впилась белыми зубами в блин с солёной рыбой, а Смилине было не до еды. Хотелось напиться до бесчувствия, но наверху сидела семья, главой которой она всё ещё являлась. Стыда не оберёшься. Смилина зарычала и опрокинула в себя полную до краёв чарку, тоже отправила в рот блин.

– Правильно, сестрица, давай, кушай, – одобрительно кивнула Изяслава. – А то нахрюкаемся тут с тобой на пустой желудок-то.

– Это кто тут нахрюкаться собрался? – раздалось вдруг.

В мастерскую вошла Надежда, сверкая синими очами и лукаво, и вместе с тем грозно – горячая смесь, от которой по жилам вместе с хмелем начинал струиться ещё и весёлый, игривый жар влюблённости. С годами правнучка оружейницы стала только лучше, расцвела в полную силу. Учтиво поклонившись Смилине, она остановилась перед супругой. Изяслава сразу усилием воли сделала трезвое лицо.

– Никто не собрался, козочка моя.