– Ну, сестрёнка, ну… Улыбнись хоть немножко.

К середине гулянья пожаловали новые гостьи – северянки. Семейство Гремиславы, блестя золотым шитьём богатых кафтанов и плащей, вступило в сад, и сердце оружейницы застыло птицей на лету: опираясь на руку сестры и подметая дорожку кончиками перевитых жемчужными нитями волос, к ней шагала Горлинка. На ней был белый наряд, шитый серебром, а на голове сиял свадебный венец с подвесками, усыпанный ослепительными «алмасами».

– Тут, как я погляжу, ладушки-суженые друг друга находят? – молвила с поклоном Гремислава. – А у нас тоже невеста есть.

Невеста эта, опять смущённая множеством народа вокруг себя, смотрела затравленно, вжимая голову в плечи, но убежать не пыталась – и то ладно. Изяслава встала из-за стола и подошла к ней.

– Приветствуем тебя, Северная Звезда, – торжественно молвила она. – Ты сегодня – как сама весна: светлая, прекрасная.

С этими словами княгиня проникновенно облобызала обе руки Горлинки, низко склонившись над ними.

Певица не смотрела ей в глаза, но уголки её губ дрогнули в попытке улыбнуться. Она держалась, как могла, стараясь быть учтивой, даже изобразила поклон. Изяслава, взяв её легонько под локоть и блестя плутовато-ласковой улыбкой, повернулась в сторону оружейницы:

– А посмотри-ка, кто тут по тебе истосковался, света белого не видит!..

Сердце Смилины с первого мига появления Горлинки стучало, билось птицей в клетке, но лицо застыло серой каменной маской. Наверно, его выражение испугало и огорчило певицу, потому что её готовая расцвести улыбка угасла.

– Она не рада мне, – проронила Горлинка еле слышно, отворачиваясь.

– Не пугайся. Поверь мне, она рада тебя видеть, – сказала Изяслава, одной рукой учтиво сжимая её пальцы, а другой обводя сад. – Но у неё есть причины хмуриться сегодня. Посмотри вокруг, и ты сама своим чутким сердечком всё поймёшь.

Лиловатая синь очей крылато распласталась внимательным, всеохватным поиском – так коршун бросается на добычу, так воин устремляется на врага, дабы изничтожить его, не допустить на родную землю. Остановив взор на дорогом сердцу оружейницы дереве, Горлинка спросила:

– А почему эта яблонька не цветёт?

Смилина поднялась из-за стола и подошла.

– Эту яблоньку мы со Свободой сажали вместе, – молвила она. – И Свобода сказала мне: «Пока ты помнишь и любишь меня, она будет жить». Наверно, я что-то сделала не так… И она этой весной зачахла, сбросив ещё не распустившийся цвет.

Горлинка подняла к веткам ласковый взор.

– О нет, твоя любовь жива. Её просто нужно напитать новыми силами.

Сад зашелестел, откликаясь на волшебную музыку, что коснулась внутреннего слуха всех гостей, а преобразившаяся Горлинка поплыла к яблоне белой лебёдушкой. Она протянула к дереву гибкие руки, и с её ладоней вспорхнули золотые бабочки – множество бабочек. Они окутали крону мерцающим облаком, а сердце Смилины упало в чистую, грустно-ласковую волну песни.Спи, моя ладушка, тихой зарёй.

Светлая речка журчит под горой,

Травы стрекочут, густеет туман,

Мёд созревает – прозрачен, духмян.

Спи, моя ладушка: жизнь позади.

Сомкнуты очи и тихо в груди.

Падает, кружится яблони цвет,

Холодом дышит весенний рассвет.

Спи, моя светлая: неба покой

Поднят лазурным шатром над тобой.

Сосен бессонных стоит караул,

Спи, моя лада: и ветер уснул.

Ночь вышивает мне чёрный кафтан,

Месяцем скроен и звёздами ткан,

Блеском снегов мои кудри полны,

Вьются узором о ладушке сны.