Дабы соблюсти все приличия, Смилина попросила у присутствовавших на празднике северянок руки Горлинки. И Гремислава, и её седовласая родительница-кошка были счастливы такому повороту событий и тотчас же дали своё согласие. Будущие родственницы обменялись сердечными рукопожатиями и поцелуями. Сговор состоялся.

К ним подошла Изяслава с кубком в руках.

– Прекрасная наша Северная Звезда! – обратилась она к Горлинке. – Мы можем сегодня услышать тебя? Быть может, в этот счастливый день ты порадуешь нас своим волшебным голосом?

Горлинка, по своему обыкновению, отводила взор от глаз собеседницы, но её лицо сияло тихим внутренним светом. Улыбаясь, она мягко кивнула.

И снова гости попали под сказочные чары её голоса. Северная Звезда сегодня удивляла всех своим весельем: с её уст полились и застольные, и плясовые песни, коих она знала несметное множество, а половину из всего спетого сложила сама. Она пошла в пляс, а следом за нею не усидели за столами и гости. Взмахнула певица-чародейка правым рукавом – и посреди сада раскинулся пруд, взмахнула левым – и по нему поплыли волшебные лебеди… Красиво и зажигательно плясала Горлинка с Изяславой, а княгиня пожирала северную певунью таким восторженно-влюблённым взором, что Смилине стало впору ревновать. Ни на миг не смолкала песня, пламенно звенела музыка, и от прямого стана и горделиво вытянувшейся шеи Горлинки невозможно было отвести взор. Она была ошеломительной, нездешней, неземной красавицей. Её краса окутывала трепетом золотых крылышек, накрывала душу восхищением и нежностью, заставляла упасть на колени в порыве преклонения. Северная Звезда покоряла, влекла за собой, очаровывала, брала в ласковый, синий плен своих очей всякого, кто внимал ей. И сегодня она открылась Смилине с новой стороны. Охмелевшая от счастья оружейница не выдержала и пустилась в пляс, а потом просто схватила избранницу на руки и принялась кружить, а та рассыпала вокруг солнечные блёстки своего смеха.

«Весна моя» – так Смилина называла свою необыкновенную невесту, а вскоре и супругу. И было ей отчего так Горлинку звать: душа оружейницы словно наполнилась птичьим гомоном и цветением садов, ожила, раскинула крылья. Знала Смилина: это – её последняя весна, последняя любовь, и тем сильнее, тем слаще, нежнее и отчаяннее она любила. Время до свадьбы пролетело словно в нескончаемом искрящемся хмелю, а в кузне оружейница сворачивала горы. Ещё никогда ей не работалось так хорошо, так огненно, так сладостно и страстно.

Свадьбу сыграли в золотую осень. Солнышко будто радовалось их счастью и подсушивало землю, озаряя яркий наряд Белых гор, а дождиков перепадало мало. Это было медовое бабье лето, затянувшееся до середины осенней поры. Возвращаясь домой к обеду, Смилина слышала в доме льющийся, непобедимый голос жены: Горлинка хлопотала по хозяйству, а песня помогала ей сохранять спину прямой. И готовила, и шила она чудесно, каждое дело сопровождая волшебной песней.

– У тебя горлышко не устаёт, пташка моя сладкоголосая? – удивлялась Смилина.

– Нет, моя лада, я целый день могу петь, – отвечала Горлинка, согревая её лучистым взором.

А около дома частенько собирались восхищённые слушательницы, заполняя собою сад. Всё Кузнечное обожало молодую супругу Смилины, а она как будто стала меньше дичиться и бояться больших скоплений народа. Правда, после нескольких таких оживлённых дней она уставала и пряталась в опочивальне или светёлке. В дни отдыха она много спала, и Смилина старалась не тревожить её.

Супружеской жизни мешала скованность Горлинки. Она стеснялась своего изъяна и даже раздеваться не хотела при Смилине. Оружейница, быть может, и согласилась бы оставить её в качестве жены-дочки, детское личико Горлинки тому способствовало, но её волшебный голос затронул в ней уже заснувшие было струнки телесной чувственности.

– Ты желанна мне, звёздочка моя, – убеждала она ласково.