Фрезер также увлечен. Один я не нахожу себе места – вся душа моя, все помыслы прикованы к клинике Льежа, в которой лежат рабочие.

– Завтра, – как‑то сказал мне Годар, – завтра мы покажем вам кое‑что… Не так ли, Жак?

А назавтра они мне показали совершенно удивительное действие мнемонала.

Годар и Фрезер провели серию опытов над собаками.

– Я надеюсь на совместное действие, на сочетание мнемонала и той системы выработки рефлексов, которую мы разработали с Фрезером.

– Но какова цель? Неужели вы думаете превратить собаку в мыслящее существо?

Зачем? Да и возможно ли это?

– Это важно и интересно, Карл!

– Это совершенно бесполезно, Рене! Неужели ты думаешь сменить свою сутану на лоскутный наряд клоуна? Ведь такой собаке место только в цирке!..

– Не смейся, Карл! Бели я увижу у собаки проблески разума, то…

– Ах, вот в чем дело! Так сказать, экспериментальное опровержение религиозных догм… Но мы сегодня еще не можем, просто не можем создать такое мощное воздействие на, вообще говоря, плохо приспособленный мозг собаки…

– Можем, уже можем!.. – быстро ответил Годар. – Мне даже не верится, что это я, своими руками начал решать такую волшебную задачу…:

В комнату привели Альму, молодую сильную овчарку.

– Приказывайте! – сказал Годар. – Она знает названия многих вещей. Ну, попросите ее что‑нибудь достать, принести…

– Вашу шляпу! – сказал я смеясь.

Разве я мог допустить, что собака поймет меня? Но Альма поняла. Высоко подпрыгнув, она столкнула с вешалки черный котелок Годара, догнала его, когда он покатился по полу, и протянула мне.

Альма внимательно прислушивалась к словам и действительно понимала меня, только иногда колебалась и выполняла приказание неуверенно.

– Она еще не привыкла к вашему голосу, – сказал мне Годар.

– Черт возьми! – обронил Фрезер. – Я все время не могу поверить в то, что она не говорит! Она иногда делает такие движения горлом, будто глотает что‑то.

– Возможно, она и заговорит… – интригующе сказал Годар, Работы с Альмой пришлось отложить. Меня телеграммой вызвали в Льеж.

– Что в этой телеграмме? – спросил Годар. – Неужели фирма все‑таки возбудила процесс?!

Телеграмма была из клиники.

Мы выехали втроем.

Нам была устроена восторженная встреча. Того небольшого количества мнемонала, которое я доставил в свой последний приезд, оказалось достаточным, чтобы совершенно вылечить всех пострадавших. Руководители клиники долго беседовали с нами, пророчили новому способу лечения нервных заболеваний большое будущее. Мою радость нетрудно представить – ведь чувство вины перед рабочими, перед их детьми и родными не оставляло меня до этого дня ни на час.

Я встретился с рабочими. Они как бы заново прозрели, узнавали друг друга и своих близких и были очень удивлены, когда им сообщили, как долго они находились в клинике. Перед зданием собрались товарищи больных. К нам подходили, жали руки. Один из рабочих до боли стиснул ладонь Рене; тот в этот момент держал граненые четки, и они врезались ему в руку.

– Рене, – сказал Фрезер, беря четки, – а ведь вам придется совсем расстаться с ними… Да, да, не смотрите так удивленно! Я наблюдаю за вами уже не один день… Вы настоящий ученый и настоящий естественник. Как только вы стали попом?!

Фрезер вложил в слово «поп» всю иронию, на которую только был способен, но Годар впервые не обиделся.