Князь не выносил сцен и не видел необходимости снова встречаться с леди Кэррэдин.

– Едва ли.

Она надула губки. Потом подошла к нему и обняла.

– Позволь мне приласкать тебя в последний раз.

– Не нужно. – Князь отвел ее руки.

– Тогда обещай, что мы еще увидимся. – Ее карие глаза вглядывались в него. – А может, я тебе чем то не угодила?

– Конечно, нет, Марсия. Мне очень жаль, что разочаровал тебя. Но ведь мы не давали друг другу никаких обещаний?

Присев на краешек кровати, она смотрела, как князь идет к двери.

– Значит, то, что о тебе говорят все, правда… Что ты жесток с женщинами, эгоистичен и не способен любить? Князь остановился.

– Если бы ты спросила, романтик ли я, я ответил бы «нет». Я реалист, Марсия.

– Ты когда нибудь любил женщину, Николас? Или хотя бы пытался любить?

Что за абсурдный вопрос!

– Какое отношение имеет любовь к нескольким ночам, которые мы провели вместе? Разве я когда нибудь говорил о любви? Мы взрослые люди и отвечаем за свои поступки. Нам было хорошо вместе – вот и все.

– Нет. – Марсия разгладила скомканную перчатку. – Ты не давал мне обещаний, но ты умеешь

Добиваться своего, Николас, и бываешь неотразим, если захочешь. Я понимала, что могу влюбиться в тебя, и знала также, что ты причинишь мне боль. – Она страдальчески поморщилась. – Но я полюбила тебя.

Он едва сдержал раздражение.

– Мне очень жаль.

– Жаль… – эхом повторила она. – Это из за нее? Из за твоей жены? Ты любишь ее? Конечно, она очень красива… А что за мужчина был с ней?

Князь не собирался говорить ей о том, что не любит и никогда не любил жену, а мужчина, сопровождавший Мари Элен, скорее всего ее последний любовник…

– Ты вторгаешься в область личных отношений, Марсия, – холодно бросил он.

– Ты сейчас идешь к ней? Князь поклонился.

– Не провожай меня. Она бросилась к нему.

– Прости меня.

Он пожал плечами, выскользнул в коридор, освещенный канделябрами, и спустился по лестнице, сопровождаемый неодобрительными взглядами предков Кэррэдинов, глядевших на него с портретов. Князь и сам был недоволен собой. Вечер оставил неприятный осадок, хотя он затруднялся объяснить причину этого. Ему было не по себе, а ведь князь был не из тех, кто придает значение предчувствиям.

Черная с золотом карета князя, украшенная фамильным гербом Северьяновых, ждала его в квартале отсюда, поскольку он предпочел бы скрыть от посторонних, что побывал в особняке лорда Кэррэдина. Не успел князь сделать несколько шагов, как к нему бросился его проворный и щеголеватый слуга.

– Ваше сиятельство, слава Богу, что это вы. Я жду вас уже полчаса, но не решался послать за вами.

Николас понял: произошло что то из ряда вон выходящее. Возможно, он опоздал, и Наполеон уже занял Санкт Петербург или Москву?

– Что случилось? – спросил князь, ускоряя шаг.

Вместе со слугой он поспешил к карете, запряженной шестеркой лошадей.

– Это касается княгини, – говорил следовавший за ним по пятам слуга. – У нее начались роды. Два часа назад. Николас замер от неожиданности.

– Но до срока еще около четырех месяцев.

– Да, но ребенок умер, и, по словам доктора, ваша жена Тоже может умереть этой ночью. Николас не двигался.

– Ваше сиятельство, позвольте я налью вам выпить. В карете есть водка. – Жак тронул руку князя, словно опасаясь, что тот может упасть.

Северьянов пристально взглянул на него. Жак, должно быть, обо всем догадывается.

– Жаль, что ребенок умер, но это не мой ребенок.