|
– Но я хочу, чтобы вы поняли вот что: я бы никогда не просил Изотту об этой жертве, если бы мы оба – она и я – не верили, что Марк мертв. Иначе она не согласилась бы на это. Известие, что он выжил, было трагедией. Теперь, как и раньше, он вновь будет для нее умершим, и она сможет еще раз примирить себя с этой бесполезной жертвой, к которой нас принуждает обещание. Вот почему я говорю, что, возможно, так будет лучше. Они любили друг друга – она и Марк, – и он был достоин ее. – Вы можете так говорить после этого разоблачения? Он кивнул. – Ибо я верю, что он отдал себя приблизительно в того же рода брак, в какой я отдаю ее. Чтобы послужить великому делу, которому подчинено все, что может дать человек. Когда он сегодня делал отчет по этому поводу, у него был вид одного из тех мучеников, которые приходят к самопожертвованию. Если это окажется не так, значит, я ничего не смыслю в человеческой природе, – он тяжело поднялся. – Теперь ступайте к ней, дорогая. Расскажите ей это. Она может обрести в этом утешение и силу. Бог да поможет ей. Бог да поможет всем нам, дорогая! Но страдания Изотты были мучительнее, чем они думали или чем она позволила своей матери хотя бы заподозрить. Когда она все таки смогла поверить в то, что отнюдь не заставило ее смириться, как надеялся ее отец, это лишило ее всего, что она уже завоевала. Обстоятельства навсегда запретили Марку и ей быть мужем и женой; но она по крайней мере находила утешение в душевной близости с ним, которая сделала бы их навсегда едиными. И теперь эта связь оборвалась, оставив ее ужасно одинокой, брошенной и испуганной. Она выслушала теорию своего отца, переданную ей графиней. Это не убедило ее. Единственное найденное ею объяснение подвергало ее унижению. Когда она разыскала его в то утро в его апартаментах, она действовала, исходя из опрометчивого предположения, что именно ради нее он приехал в Венецию. Однако, как теперь оказалось, он приехал исключительно ради своего политического поручения. Чтобы не ранить ее гордости, он воздержался от разрушения ее иллюзий. И это тоже может быть причиной его дальнейшего молчания по поводу его брака. Мимолетные фразы о нежности и надежде, которые он тогда произнес, она теперь объясняла лишь как означавшие его надежду на избавление ее от этого обручения, которое, он чувствовал, было отвратительно для нее. Это обручение не стало для нее менее отвратительным и после того, что теперь выяснилось. Эта стена, выросшая между ней и Марком, отгораживая ее, лишила ее той маленькой толики мужества, что еще оставалась. И если величайшая душевная апатия, которая охватила ее, в конце концов подавила бы ее гордость, она бы теперь покорилась браку с Вендрамином. В эти дни она стала замечать в себе склонность к набожности. Испытывая отвращение к миру и бессмысленной постоянной борьбе, которой люди наполнили его, она стремилась к покою монастыря, чувствуя в нем убежище, святилище, которое не посмеет отринуть ее. Вендрамин мог оспаривать ее у мужчин, но не посмел бы оспаривать ее у бога. При таком размышлении к ней вернулось мужество и только Доменико удержал ее от немедленного заявления об этом намерении. Он узнал от отца то немногое, что было известно о браке Марка Антуана, то есть лишь то, что выяснилось во время расследования инквизиторов. По случайному совпадению, он узнал об этом вечером того же дня, когда познакомился с виконтессой де Сол. В ходе своего расследования причин ссоры между Марком и Вендрамином он разыскал майора Санфермо, с которым и прежде был в дружеских отношениях, и Санфермо привел его на поиски Андровича в казино дель Леоне, где Доменико побывал впервые в своей аскетической жизни. |
