|
– Именно это я и предполагал. Он посерьезнел, но улыбнулся вслед за ней. Графиня, переводившая взгляд со своего мужа на свою дочь, предположила, что то было шуткой, которую она не поняла. Она попросила объяснить. Граф отозвался, ясно и определенно изложив суть дела, напугав обеих – мать и дочь. Изотта, оправившись, вскинула свою темноволосую голову и уверенно сказала: – Где то в ваши сведения вкралась ошибка. Франческо Пиццамано со всей серьезностью отверг возможность ошибки. Он разъяснил, откуда получена эта информация, и теперь, наконец, уверенность Изотты покинула ее. – О! Но это невероятно! Глаза ее округлились и чернели на фоне лица, побледневшего от испуга. – Истина зачастую такова, – сказал ее отец. – Я и сам сначала не мог в это поверить, пока это не было подтверждено самим Марком. Вот тогда, учитывая это, я понял, что у него должна быть серьезная причина для такой скрытности. – Какая же это может быть причина? – голос ее дрогнул. Он ссутулился и всплеснул руками. – Когда мужчина берет на себя тяжесть бремени, возложенного на себя Марком, в причинах не бывает недостатка Инквизиторы предположили причину – и весьма правдоподобную причину, – которая отнюдь не лестна для него. Зная его, можно довольно точно догадаться об истинной причине, представляющей все это в совершенно ином свете. Что я нахожу более всего достойным уважения в Марке Антуане, так это то, что он – человек, который пожертвует всем ради дела которому служит. – Но если инквизиторы… – начала Изотта и замолкла. Неожиданно она спросила: – Ему грозит опасность? Граф медленно покачал головой. – Главным образом, я надеюсь в данном случае на то, что, как бы там ни было, Катарин не глуп. Волнуясь, она подробно расспросила его о точных фразах, прозвучавших в беседе между инквизиторами и узником. Когда он со скрупулезной точностью ответил, она некоторое время сидела словно одурманенная, а затем, сославшись на слабость, встала из за стола и попросила извинить ее. Когда она вышла Франческо Пиццамано озабоченно посмотрел на графиню. – Вы полагаете, что она глубоко огорчена этим? Прекрасная графиня ответила печально: – Бедное дитя! Она выглядела так, будто ее смертельно ранили. Я зайду к ней. Она встала. – Минуточку, дорогая! Она приблизилась к нему. Обняв ее за талию, он привлек ее к себе. – Может быть, лучше оставить ее? Боюсь, что она плохо воспримет это. Бог знает из за чего. – Пожалуй, я знаю из за чего. Граф задумчиво кивнул. – Если все взвесить, дорогая, то наверное так будет лучше всего. Смирение приходит легче, если желаемое представляется более несуществующим. – Вы не очень тверды, Франческо. Я никогда не видела вас таким. И все таки даже там, где затронут ваш собственный ребенок, вы не принимаете в расчет ничего, кроме целесообразности. Подумайте о ее сердце, дорогой. – О нем то я и думаю. Я не хочу, чтобы оно страдало больше, чем это должно быть. Я не хочу, чтобы ему выпало страданий больше, чем я причинил ему. Вот почему я почти обрадовался тому положению вещей, которое ведет к смирению. – Едва ли я понимаю вас, дорогой. – Возможно, из за того, что, если по совести, вы не доверяете мне. Я спекулировал собственной дочерью. Использовал ее как заклад в игре за Венецию. Игра проиграна. Я пожертвовал ею напрасно. Именно промотал ее. Иллюзий не осталось. Солнце Венеции зашло. Мы уже в сумерках. Скоро, очень скоро наступит темнота. Граф был полон отчаяния. – Но я хочу, чтобы вы поняли вот что: я бы никогда не просил Изотту об этой жертве, если бы мы оба – она и я – не верили, что Марк мертв. |
