|
Но густой глубокий смех из за двери усилил растерянность Изотты, которой виделось в этом мгновенное разоблачение. Они отстранились друг от друга и Марк Антуан наклонился, чтобы поднять веер и маску. В панике Изотта едва не порвала белую маску и поспешно, непослушными пальцами привела ее в порядок. – Там кто то есть, – прошептала она. – Ждет за дверью. Как мне уйти? – Кто бы это ни был, он не посмеет помешать вам, – заверил он ее и, направившись к двери, распахнул ее настежь. На пороге ждал хозяин, за ним – Вендрамин. – Здесь господин, которому не откажешь, сэр, – оправдывался Баттиста. – Он заявил, что он – ваш друг и что его ждут. Вендрамин широко и неприятно улыбался с выражением безграничного понимания. – Ах! Но, черт возьми, глупец не сказал, что у вас дама Да простит меня бог за то, что я помешал, что встал между мужчиной и наслаждением. Марк Антуан оставался невозмутимым, превосходно скрывая свое глубокое возмущение. – Это неважно. Мадам собирается уходить. Изотта, подчиняясь его взгляду, уже направлялась к двери. Но Вендрамин не отодвинулся, чтобы дать ей пройти. Он по прежнему занимал проем двери, наблюдая за ее приближением лукавым взором. – Не дайте мне стать причиной расставания, умоляю вас, – произнес он с вкрадчивой галантностью. – Я не намерен препятствовать красоте, мадам. Не снимете ли вы маску вновь, чтобы позволить мне извинениями исправить свое вторжение. – Лучше исправление, которое вы можете сделать, сэр, – это позволить даме выйти. – О, это поистине приказ, – убедился он и отошел. Она пронеслась мимо него и исчезла, предоставив венецианцу лишь вдохнуть тонкий слабый аромат. Когда хозяин удалился вслед за ней, Вендрамин закрыл дверь, весело подошел к Марку Антуану и похлопал его по плечу – О, мой дорогой англичанин! Клянусь, вы не теряете времени даром. Какие то жалкие двадцать четыре часа в Венеции – и вы уже проявили осведомленность в вещах, которая не всегда приобретается и за недели. Черт возьми, в вас больше французского, чем прекрасный язык. И Марк Антуан, чтобы обеспечить объяснение и избежать возникновения малейших подозрений об истине, вынужден был поддержать очевидную пошлость мыслей этого повесы, подтверждая приписанное ему легкомыслие. – Это – единственное, что остается для мужчины из другой страны. Мы должны использовать то, что умеем делать. Вендрамин игриво ткнул его в бок. – Образец скромности, клянусь! А она выглядит изящно. Никогда не позволяйте ей так закутываться; мои глаза, мой друг, могут обнажить даже монахиню. Марк Антуан решил, что пора изменить тему. Вы сказали хозяину, что вас ждут? – Вы ведь не станете прикидываться, что забыли меня? Вы, конечно, не раните моего сердца, утверждая, что забыли меня? Последнее, что я сказал вам прошедшей ночью, когда вы высаживались здесь, было предупреждение о том, что я заеду нынче утром, чтобы взять вас к Флориану. Но вы еще не одеты. Это неглиже… Ах да, конечно, эта дама Марк Антуан отвернулся, скрывая отвращение. – Мне надо одеть костюм и туфли. Я сейчас вернусь к вам. Он уступил настояниям о поездке без спора, чтобы получить минуту для себя – минуту, чтобы справиться с чувствами, пробужденными в нем приходом Изотты, и эмоциями, вызванными этим несвоевременным вторжением. И потому он покинул гостиную, чтобы уединиться в спальне. Мессер Вендрамин, улыбаясь и покачивая головой по поводу картин, вызванных в его воображении тем происшествием, которое он прервал, не спеша направился к балкону. Что то скрипнуло у него под ногой. |
