|
Марк Антуан набрался дерзости задать вопрос: – Считает ли Венеция удовлетворенность ее народа достаточной гарантией того, что ее границы не будут нарушены? – Безусловно, сэр. Наша гарантия основывается на дружеском соглашении Французской Директории и Венеции. Франция ведет войну против Австрии, а не против Италии. Только на прошлой неделе месье Лальмант, выступая от имени генерала Бонапарта, потребовал от Совета Десяти ясно определить линию нашей границы на суше, чтобы не нарушить ее. Следует ли из этого, что мы можем разделить опасения, которые, оказывая нам честь, ваш мистер Питт выразил в заботе о наших интересах? Он говорил с торжествующим видом человека, одержавшего полную победу. – Франция лишь заботится о приличиях, и, пока их планы не созреют, они будут лицемерно вводить вас в заблуждение. Это обидело Дожа. – Это предположение, сэр. – Ваше Высочество, это – факт, который благодаря величайшей милости фортуны я заполучил, и могу привести тому исчерпывающее доказательство. Он достал письмо Барраса Лебелю, развернул и вручил его Дожу. Изредка раздавалось лишь тяжелое дыхание Манина и шелест документа в его холеных белых руках. Наконец, сильно встревоженный, с безрадостным и ошеломленным выражением лица, он вернул документ. – Это подлинник? – спросил он охрипшим голосом, но вопрос этот был риторическим и едва ли требовал соответствующих заверений, представленных Марком Антуаном. – Но тогда…– тусклые глаза посмотрели пристально. Марк Антуан был откровенен. – То, что три месяца назад было бы любезным и великодушным жестом со стороны Самой Светлой Республики, сегодня стало настоятельной необходимостью, если она намерена избежать уничтожения. Вздрогнув, Дож вскочил на ноги. – Боже! О, боже! Не говорите таких слов! В разговор вступил граф: – В данном случае слова правильные. Здесь не может быть недоразумений. Мы понимаем, в каком положении находимся. Нам осталось только вооружиться и объединиться с Австрией против общего врага. – Оружие?! – Дож посмотрел на него в ужасе. – Оружие? А военные расходы? Вы подумали об этом? Он, казалось, наконец то совершенно ожил. Наверное богатейший человек в республике, обязанный своим избранием своему богатству, он был печально известным скрягой. – Военные расходы! – бушевал он. – Пресвятая Дева! Как их оплатить? Марк Антуан заметил: – Однако, вынужденные расходы окажутся меньшими, чем дань победоносному Бонапарту. – Бонапарт! Бонапарт! Вы говорите так, будто Бонапарт уже здесь. – Он почти у ворот, Ваше Величество. – И, насколько вам известны истинные намерения французов, – проворчал граф, – вы не можете утверждать, что на пороге он появится, обнажив голову. Его Светлость разъярился. – Разве нет Империи? Хотя бы армия Болье была разнесена на атомы, ресурсы императора едва приоткрылись. Австрия уже оставила Бельгию. Вы полагаете, что она позволит, чтобы и итальянские провинции постигла та же участь? – Однако она оставила Бельгию, несмотря на свои ресурсы, – ответил Марк Антуан со сдержанным раздражением. Нетерпеливый, поддавшийся своему неистовому патриотизму, граф вновь вступил в спор: – И, в любом случае, разве не движемся мы так медленно, что вынуждены наблюдать, как другие ведут за нас сражения, сами оставаясь безучастными? Это, сэр, позиция женщин, а не мужчин. – Это вовсе не наши сражения. Это – дело Австрии. То было явное упрямство, и в тоне графа промелькнуло нетерпение: – Но мы извлекаем выгоду из потерь австрийской крови и богатств и не платим ничего сами. |
