|
Потерпит ли это Совет? Дож отвернулся в страдании и гневе. Сгорбившись и дрожа, он потащился от них к окну. Марк Антуан, уже сказавший главное, отступил назад. – С позволения Вашей Светлости, более важно и срочно, чем любые отвлеченные рассуждения, то, что, ожидая мер со стороны Империи, Венеция может оказаться под пятой завоевателя. Может ли она, ничего не сделав для Австрии, ничего не сделав даже для себя, ждать потом от Австрии освобождения? Прошел долгий промежуток времени, пока Манин поворачивался и медленно приближался к ним, прежде чем он заговорил. Теперь он вновь обрел контроль над собой. – Господа, я благодарен вам. Мы пока больше ничего не сможем сделать. Это – дело Совета. Не теряя времени, я созову его. А теперь, если вы мне позволите…– он провел рукой по влажному лбу и обвел их взглядом. – Как вы понимаете, я потрясен, глубоко потрясен всем этим. На обратном пути граф был очень мрачен. – Я уже говорил вам, что день избрания Фриулиана Дожем был гибельным для Венеции. Вы видели его. Он будет просить; он будет много говорить; он пережжет все свечи, прежде чем соберет людей и вооружит их. Он всегда будет надеяться на чью либо помощь – Австрии или Небес. У нас в Венеции есть немногочисленные левые – такие, как Франческо Пезаро, который с самого начала требовал, чтобы мы вооружились. И барнаботти поддержат их. Это задача Вендрамина. Время действий пришло. В целом, Марк Антуан мог позволить себе успокоиться. Он мог, как он полагал, считать свою миссию выполненной. Но он решил пока не оставлять дела Поэтому то следующий день вновь застал его ожидающего у Лальманта. Лальманту он сказал, что был занят. Под фальшивым именем мистера Мелвила Марк Антуан уже повидал посла Британии, который не доверял ему и потому ничем не помог бы. Лальмант сказал о сэре Ричарде: – Этот человек способен подозревать собственную мать. Они посмеялись, и Марк Антуан продолжил. Сенатор граф Пиццамано, член Совета Десяти, был единственным, кто знал его достаточно хорошо, чтобы представить Дожу. Он встречался с Манином. Этот человек не должен доставить им беспокойства. Посол, пораженный смелостью этого Лебеля, всем сердцем согласился с ним. Он с пренебрежением относился к венецианскому правительству и венецианским патрициям. Они жили иллюзиями утраченного величия и отказывались видеть настоящее. Венецианская индустрия слабела, а ее торговля, сдавленная налогами, умирала. Как следствие, финансы ее были безнадежны. – Подобно всем нациям на последней стадии упадка, она множит общественные службы и берет на себя все более и более тяжелое бремя поддержания своих обедневших слоев. Словно человек, стремящийся к разорению, надеется достичь этого обязательствами по поддержке своих нуждающихся родственников. Естественно, это высказывание относилось к барнаботти и Вендрамину, которого посол охарактеризовал как человека огромного влияния в среде этих обедневших масс. – В конце концов, это единственный из них, – заметил Марк Антуан, – кто не проявляет признаков бедности. Широкое лицо Лальманта превратилось в сплошное веселье. – Как же иначе? Мы следим за этим. Дыхание Марка Антуана участилось. – Он на нашем содержании? – Пока нет. Но это лишь вопрос времени, – его умные глаза искрились весельем. – Он важен для нас. Если дойдет до борьбы в Совете между нашими сторонниками и австрофилами, я знаю, что итог решит человек, контролирующий выбор барнаботти. Этот человек – Вендрамин. Впоследствии я куплю его. – Это хорошо задумано. |
