|
– Позвольте мне надеяться, что у него часто будут возникать такие цели. Но возможно ли, чтобы я поставил его в затруднение и относительно вас? – Вы настолько невежливы, что еще и удивляетесь? – Меня смущает количество объектов его ревности. Есть ли в Венеции дамы, с которыми я могу дружить, не опасаясь убийства от рук месье Вендрамина? – Теперь вам угодно посмеяться, а я серьезна. О, очень серьезна. Он ревнив, как испанец, и опасен в своей ревности. Могу я успокоить его по поводу донны Изотты? – Если вы не очень заинтересованы в моей смерти. – Вовсе нет. Я хотела еще увидеться с вами. – Несмотря на испанскую ревность этого ревнивого Вендрамина? – Если вы так храбры, как кажетесь, навестите меня вскоре. Я поселилась в доме Гаццолы, это возле Риальто. Гондольер знает, где это. Вы придете? – В своих мыслях я уже там. Она улыбнулась. Приятная, пленительная улыбка, – отметил он, не упустив из вида и морщинки возле ее живых глаз, выдающие возраст больший, чем это показалось сначала. – Для англичанина, – сказала она, – у вас, пожалуй, нет недостатка в предприимчивости. Наверное, вы освоили это одновременно с вашим превосходным французским. Вендрамин и Терци вернулись. Марк Антуан поднялся и склонился к ее руке. – Я буду ждать вас, – сказала она. – Помните! – Излишний приказ! – запротестовал Марк Антуан. Терци увел его представить другим присутствующим и подкрепиться. Потягивая рюмку мальвазии и прислушиваясь к возбужденному спору о сонете между двумя любителями поэзии, он увидел Вендрамина на том самом месте около маленькой лжевиконтессы, которое он только что освободил, очень занятого серьезной беседой. Точно разобраться в запутанных отношениях между Вендрамином и этой женщиной было лишь частью – и менее важной частью – проблем, стоявших перед Марком Антуаном. Зная, что она является активнейшим французским тайным агентом, занимающимся в настоящее время подкупом такого ценного для антиякобинского движения в Венеции человека, как Вендрамин, он считал своим долгом немедленно разоблачить ее. Обязанный поступить именно так, он превозмог бы угрызения совести. Но она была женщиной очень изящной и хрупкой, и вид этой стройной белой шейки в удушающей петле был бы просто ужасным. И рыцарский дух заставил отказаться от требования долга. Мысль о том, что подкуп Вендрамина, если состоится, откроет путь к спасению Изотты, он обязан был отвергнуть как неприемлемую, пусть даже это было для него невыгодно. Здесь он подчинился долгу. В таком противоборстве целей личных и политических он отложил решение этой проблемы, пока грядущее не станет более понятным. Он мог держать эту вдову под скрытым наблюдением и видеть не менее скрытые меры, предпринимаемые для соблазнения Вендрамина. Это и привело его через несколько дней во французскую миссию в то время, когда Венеция была встревожена известием о том, что, ссылаясь на военную необходимость, австрийцы заняли крепость Песчиера. Лальмант потирал руки от удовольствия при таких новостях. – Мне кажется, – сказал французский посол, – что после этого мы можем поступать как пожелаем. Допуская нарушение своих границ австрийцами, Венеция вряд ли решится выразить недовольство, если мы поступим так же. Невооруженные нейтралитеты, как я понимаю, бесправны. Марк Антуан съязвил: – Было бы лучше избежать необходимости безрассудной растраты вами национальных средств. Лальмант оторвался от депеши. – Какая блоха вас укусила? В какой безрассудной растрате я повинен? – Я подумал о Вендрамине, на подкуп которого вы тратите так много и так напрасно. |
