|
"Ведьма!" -- сказал я, утерся портянкой и вернулся в вокзал. Жена моя играла в ладушки. Сидя на лавке сдвинув колени под диагоналевой юбкой, валеночки не по ноге, много раз чиненные кожей и войлоком, составила пятки вместе, носки врозь. Прихлопывала ладошками и что-то едва слышно -- она не песельница по призванию -- напевала. Я попытался уловить -- и уловил: "А мы -- ребята-ухари, по ресторанам жизнь ведем..." Ее, эту песню из богатого детдомовского фольклора, я пел ей не раз, и она вот уловила мелодию, но всех слов не запомнила -- хотя и способная баба, но к ней как-то не липли и в слух ее не проникали подобного рода творения, зато я их имал с ходу, с маху, с лету. Однако песня сослужила нам неоценимую службу: мы оказались в вокзальном ресторане. Знакомая официантка подала нам по коммерческому бутерброду из черного хлеба, два звенышка селедки да по стакану квасного киселя. -- А вина нам не дадут? -- вдруг спросила жена. -- Я премию получила, -- и, чтобы я не засомневался, тут же полезла в сумочку, подаренную ей еще до войны крестной, имя которой она произносила с благоговением, Семен Агафонович и Пелагия Андреевна -- с неподдельным трепетом. -- Вот! За квартальный отчет. Мы его досрочно сдали, нам выдали маленько денежек, выписали всем конторским кожи на обувь. -- Хорошо живете! -- холодно заметил я и объяснил, что насчет вина ничего не знаю; хоть и работаю на вокзале, в ресторане бываю только в случае необходимости, чтоб вывести кого, усмирить, если милиционера поблизости нету. Обедать в ресторане мне не по карману -- я ведь и в самом деле получаю чуть больше уборщицы. -- Попроси, а! Попроси! -- настаивала жена, и в голосе ее, в глазах была незнакомая мне забубенность напополам с душу рвущим отчаянием человека, покидаемого на необитаемом острове. К моему удивлению, официантка не удивилась, даже обрадовалась: -- Х-хо! А мы думали, ты непьющий! И до девок не охоч... -- прищурилась на дальний, угловой, столик: -- Твоя? Ничего. Только малокалиберная... У нас девки поядреней... -- и скоро принесла бутылку портвейна под сургучом, три ломтика веером раскинутого, скрюченного сыра, винегрет и сколько-то шоколадных конфеток из кармана фартука вытащила. -- Конфетки спрячьте. Не-кон-ди-ци-он! Ну, со стороны добытые, -- пояснила она. -- По фондам с голоду сдохнешь!.. Портвейн мы выпили. Весь. Я сперва ни крепости его, ни вкуса не чувствовал, потом меня развезло, супружницу мою -- тоже. Где-то за пакгаузом, за технической будкой, почти по-за станцией, мы сидели на запасных, рядком сложенных рельсах и, целуясь, плакали. Она все пыталась говорить, вернее, выговорить: "Вот и свадьба!. |
