|
Она приветливо мерцала огоньками в дырки плиты, будто светофорами на станции перемигивалась, разрешая движение во все стороны света. И в лад разбушевавшейся печке, веселящейся кастрюле, подпрыгивающему чайнику во мне воскресло с детства дорогое: "На рыбалке, у реки, кто-то тырнул сапоги. Я не тырил, я не брал, а на ва-са-ре стоял". -- Ладно. Вассер. Знаю я, знаю солдатскую тонкость: "Дай водички, хозяюшка, а то так жрать хочется, аж ночевать негде". Немец не понял моего юмора. Я подцепил ногой табуретку, пододвинул ее к дверце плиты и жестом пригласил гостя садиться. Он без церемоний подсел к печке, на корточки -- так ему было привычней, и протянул руки к дверце. -- У тебя есть время? -- спросил я, и гость закивал головой: -- Я, я! Мост. Ремонт. Профилактик, герр саржант говорил, айн час. Сцелый час. Русская речь давалась гостю трудно, но чтобы приспособиться и выжить, он все же многого достиг, рассудил я, и еще рассудил, что диспетчеру станции Чусовская товарищу Кудинову, а то и самому начальнику станции товарищу Чудинову за несогласованность в действиях с путейцами, за задержку поездов по важному направлению с интенсивным движением, как говорится в сводках, докладах и рапортах, крепко нагорит, могут премии лишиться иль того крепче -- с должности слетят, в слесаря депо. Там вечно не хватает черных работяг. Размышляя на производственные темы, я шнырял мимо гостя, налаживал на стол. Отлил в таз под умывальником горячую воду из картошки, размельчил бутылкой соль на столе, разрезал луковицу, поделил пополам остатки хлеба и половину его, для жены и дочки, засунул под старый чугунок, опрокинутый на столе, да еще и кирпичом сверху придавил. -- Крыса, -- пояснил я гостю, -- крыса, зверина, не дает нам жизни. -- О-о, крыс, -- закивал головой гость, -- много-много лагерем крыс, много-много рудник. Хищник... -- сказал он и почувствовал себя если не ближе, то уверенней в этом доме. -- Ну, как тебя там? -- оглядев накрытый стол, спросил я. -- Фриц? Курт? Ганс? -- Больше я никаких немецких имен не помнил. -- Я есть Иоганн, -- попробовал улыбнуться гость. -- Иоганн Штраус, знает вы? -- Знаю, знаю. Большой вальс, гросс вальс -- "нарай-нарай, там-там, там-там", -- запел я, и Иоганн снова через силу попробовал улыбнуться и, подвигаясь к столу, по моему знаку заключил: -- Вы есть весь-олий зольдатен. -- Веселый, веселый, -- подтвердил я и вспомнил, что девчушка-то моя ждет там, у наших, когда ее заберут, и какого хера, зачем я ломаю эту комедь? Чтоб упиться собственным благородством, доказать Европе, что наш, советский, гуманизм -- передовой, а мы -- самые душевные люди на свете. Так мы уж это доказали немцам -- ростовский капитан наглядно тот гуманизм в Германии продемонстрировал. |
