После уроков мы переодевали сменку молча. И молча натягивали куртки. И вышли тоже молча, и даже пошли с ним в разные стороны — а потом мне стало его ужасно жалко, и уже за забором я догнал его.

— Боря, — сказал я, — ты, конечно, попал в ужасное положение.

— Почему? — спросил он.

— Ну ты же сам видишь.

— Слушай, Камиль. Ты мне можешь вообще объяснить — что у вас случилось? Всё это — из-за чего?

Ну я и объяснил. Что наши школы слили. Гимназию и нашу, обычную тридцать девятую школу. И мы теперь учимся вместе, и всё было бы ничего — мы шли в новый класс, нам было интересно. Даже, можно сказать, с радостью шли! Но гимназисты нас встретили так, будто они все звёзды, а мы тупые уроды.

— Понимаешь, можно подумать, что мы реально сильно хуже их!.. А на самом деле я тоже поступал в эту гимназию, ещё в пятый класс. И просто сделал не тот вариант. А потом задёргался — начал второй; а тут уже надо было сдавать листочки. И мне не хватило одного балла. Одного! Я мог бы быть с ними, понимаешь? Я ничем не хуже этой Агаты!

— Я понимаю, — ответил Борис. А потом спросил: — Ты жалеешь? Ну, что тогда не прошёл, не попал к ним?

Я секунду подумал и помотал головой:

— Нет, конечно. Раньше жалел, да — а теперь уже нет. Ведь если бы я тогда прошёл — я был бы как они, смотрел на всех сверху вниз, как на кучу мусора. Нет, я лучше с нашими, тридцать девятыми, я — нормальный!

— Ладно, я понял, не кричи, — ответил Борис. И неожиданно добавил: — Хочешь, зайдём ко мне прямо сейчас? У меня интересно вообще-то!

И я подумал — ведь это не предательство? Если я скажу потом Олегу и Тане, что вот — был у Бориса, хотя он и общается с Агатой. Ведь он ни в чём не виноват! И я тоже.

И мы пошли.

Все наши жили в многоэтажках; только некоторые гимназические — в новых коттеджах. Район коттеджей начинался сразу за ручьём, если пойти направо. А налево после мостика был оставшийся с прошлых времён частный сектор. Я часто проходил мимо и думал, что в этих старых домиках живут одни бабушки — разводят кур, у кого-то, может, и корова есть. Судя по запаху — точно!

Но Борис повёл меня именно туда. Мы свернули в незнакомый мне переулок, и внезапно он открыл решётчатую калитку. Оказывается, у нас в городе бывают нормальные деревянные дома — не совсем развалюхи, но и не коттеджи за безумные миллионы.

Калитка вела в маленький сад — малина, смородина, шиповник; две яблони, на них краснеют поздние яблоки.

Борис поднялся на крыльцо, открыл дверь, бросил рюкзак:

— Ма, я дома! — и тут же потащил меня обратно на улицу. — Пойдём лучше к деду — мама пока работает, а у него всё равно интереснее.

Рядом с домом стоял маленький вытянутый сарайчик, я ещё удивился — чего у них, дед в этом сарайчике отдельно живёт, что ли?

Но как только открылась дверь — понял.

По стенам аккуратно висели инструменты: отвёртки, рубанки, пилы и другие: не все их названия я знал. И, казалось, каждый инструмент тут был на своём месте. Красиво. А посередине комнаты стоял длинный верстак.

В общем, это было совсем непохоже на сарай, набитый старым хламом.

Это была мастерская — очень какая-то упорядоченная. Даже окна чистые.

А за верстаком стоял человек; слишком молодой, чтобы быть дедом Бориса. Длинные волосы завязаны в хвост, рукава закатаны. Он обернулся и увидел меня. И поднял брови совершенно Бориным движением.

— Привет, дед; а это мой друг Камиль, — сказал Борис, и этот молодой дед протянул мне руку.

«Мой друг», — машинально повторил я про себя и обрадовался.