Конечно, Борин дед был старше, чем показался сначала, — это просто на свету так золотились его волосы. А когда он ушёл в тень, я заметил седину. Но всё равно — очень молодой для деда.

Звали его Михаил Борисович. И он так спокойно стал мне всё показывать: как он строгает доску рубанком и проверяет потом линейкой — ровно или нет.

— Хочешь попробовать?

Он ещё спрашивает!

— Только смотри: пальцев десять, глаза два. Понял?

Я кивнул, хотя и не очень понял. И тут Михаил Борисыч дал мне его в руки, рубанок. Он оказался неожиданно тяжёлый, с гладкой ручкой.

И я понял, что именно я хочу на день рождения. И даже представил, какое будет лицо у мамы с папой, когда об этом скажу.

— Вещь? — спросил дед.

— Угу, — кивнул я. И он мне сразу разрешил построгать какую-то доску — просто попробовать. И у меня получилась стружка — прямо сразу! Я понюхал её — нет, ничем не пахнет — и сунул в карман.

— Я всё думаю, — сказал вдруг он, — что никакой не голубь должен быть символом мира, а рубанок. У него нож спрятан. Было — оружие, а стал инструмент. Дерево резать можно, а вред человеку… Хотя вред человеку чем угодно можно нанести, конечно. Борька, а покажи Камилю свою работу!

И Борис достал деревянный ящик, который он делал сам, ещё с лета. Казалось бы — ничего такого, но так здорово соединялись эти стенки, и такая у них была гладкая поверхность — хотелось обязательно потрогать.

И я вдруг так позавидовал ему, как, кажется, ещё никому в жизни. Как бы мне тоже хотелось — все эти инструменты и делать что-то такое, настоящее!

— Круто, — только и смог сказать вслух.

— Нравится? Хочешь, приходи — научу, — сказал Михаил Борисыч.

Я покачал головой. Ну как я так просто приду. Буду мешать… понятно же.

В общем, он работал дальше и так спокойно нам объяснял, что он и как делает. И было видно, что мы ему не мешаем. А вот папа с мамой всегда гоняют меня, когда я спрашиваю, — потом покажу, говорят они, мне сейчас некогда!

А с Михаилом Борисычем казалось, что не так-то это и трудно — рассказывать и делать одновременно.

Потом позвонила Борина мама и позвала нас обедать. Так смешно! Обедать — по телефону!

На выходе из мастерской я чуть задержался — не хотелось уходить. И заметил у двери большую тяжёлую доску тёмного дерева, через неё шла чёрная кривая трещина.

Я погладил её пальцем.

— Вот это и будет моя работа, — объяснил Михаил Борисыч.

Я не сразу понял, но он объяснил: это старая столешница, разошлась прямо посередине — нужен ремонт.

* * *

После этого я всю неделю думал, как бы ещё зайти к ним в гости. Может, и правда его дед чему-то меня научит? И я совсем уже собрался напроситься — но Борис вторую перемену что-то обсуждал с Амиром, и я держался подальше. Интересно даже — что у них с Амиром может быть общего? У Бориса даже айфона нет. Однако же — тусят вместе, и даже не спросишь, о чём они говорят.

В столовой мы с Таней и Олегом пошли на подоконник, потому что наш стол заняла гимназия. И Борис с ними — он ещё кивнул мне, вроде как — садись рядом!

Ещё чего. Нам и на подоконнике нормально.

— Между прочим, — сказал мне Олег вполголоса, косясь на гимназический стол, — я тут твоего Борю видел с Агатой, они шли за ручку!

Мне сразу захотелось ответить, что никакой он не мой, я даже рот открыл для этого. И тут же закрыл. Потому что сам Борис никогда ни про кого не говорит плохо. И я не буду.

— Может, тебе показалось, — ответил я Олегу.