А потом взял и написал Борису — можно ли к нему зайти, и он тут же ответил — давай. И мне вдруг стало так радостно, что я сейчас пойду к нему! И мы пойдём к его деду в мастерскую, и вдруг он и правда мне что-то покажет, такое — столярное?

Калитка у них была открыта, я зашёл в сад и постоял там ещё немного. Снег почти закончился, небо светлело. Яблоки лежали в снегу, и шиповник в капельках воды — тоже очень красиво.

Я как будто вобрал в себя весь этот свет и пошёл к мастерской. Постучал, мне ответили «Открыто!», и я зашёл.

И увидел там Агату. Вот так сразу. Она стояла у верстака и держала в руках стамеску.

…Я чуть не задохнулся — ну как так?! Я думал, я сейчас приду к Борису — и всё расскажу! А она уже здесь. И потом — мастерская. Ей здесь совершенно точно нечего делать!

— Ой, — сказала Агата и сунула палец в рот.

— Пластырь нужен? — спросил дед, и она кивнула. — Сильно? — Она помотала головой.

— Я, наверное, не вовремя, — пробормотал я и отвернулся к двери. И увидел у стены ту самую доску-столешницу, которую нужно было ремонтировать.

Трещина никуда не делась, она раскалывала всю доску посередине. Но теперь на ней была заплатка из другого дерева, светлее. Заплатка была необычной формы, в виде галстука-бабочки. Она держала трещину ровно посередине — одно её крыло было слева, другое справа. И было понятно, что трещина дальше уже не пойдёт, бабочка её крепко держит.

— Нравится? — спросил дед Бориса, и я кивнул. — Это бабочка Хофмана. Удачная получилась, и тут подошла в самый раз. Будет теперь держать — до самой печки.

И он погладил эту заплатку-бабочку, и я тоже. А потом я поднял глаза и увидел Бориса.

Он стоял у дальнего окна, горло замотано большим шарфом. Отвернулся от нас и смотрел в окно. И уши над этим шарфом светились розовым.

И тут я понял, на что они похожи, эти уши.

Мы переглянулись с Агатой. Она вытащила порезанный палец изо рта, оценила свой порез, потом посмотрела ещё раз на меня. И кивнула.

И я подумал, что вот — трещина между нами вряд ли когда зарастёт, но мы уже почти разговариваем. И тут она посмотрела на Борькины уши и сказала очень тихо, но я услышал:

— Сам как бабочка Хофмана.

И я почти ей улыбнулся. Потому что и правда — очень похоже.

2023, ноябрь

Промельк

Я иду в школу. Всё обычно, как всегда, немного опаздываю, но это не страшно. Впереди мелькает красный помпон — это Лёня Кифер, одноклассник. Но я его не догоняю: у него всё равно ноги длиннее, пусть бежит себе. К тому же и говорить с ним особенно не о чем.

Я просто не люблю утро. Потом — к третьему-четвёртому уроку — настроение может и улучшиться, день войдёт в свою колею. Но утро мне даётся тяжело, я просто иду сквозь него, сжав зубы. Вон и Кифер впереди споткнулся, остановился чего-то. Дальше пошёл. Наверное, у него тоже утро не задалось. Это ничего, это пройдёт.

Прямоугольные дома, чахлые деревья. На доме сорок шесть номер написан неправильно: шестёрка смотрит в другую сторону. На табличке «46» нормально, а под ней — чёрной краской на стене (зачем?) — шестёрка наоборот.

Вот! Люди ходят в школу. Решают там уравнения, рисуют графики функций, потом ещё логарифмы и тригонометрия… у нас ведь всеобщее образование, так? Откуда же тогда берутся взрослые, которые шестёрку не в ту сторону пишут?

Я всегда иду мимо этой неправильной цифры и хмыкаю про себя.