— Но сегодня уже двадцать восьмое! — в горле у Любы мгновенно пересохло. — Где же я найду подходящую работу за три дня?

— А ты ещё не искала? — как ни в чём не бывало, Зарайский удивлённо захлопал глазами. — У-у-у, как неосмотрительно! Месяц-то, вэц-цамое, уже на исходе! — озабоченно посетовал он. — Да-а-а, за три дня приличную работу найти сложно. Что ж ты, Люба, вэц-цамое, как там в школе: лето красное, как говорится, пропела, оглянуться не успела… — затянул он. — Люблю старину Крылова!.. А знаешь, у нас на углу, в продуктовом, висит объявление: им срочно, вэц-цамое, требуется уборщица. Конечно, место — не ахти, да и платят поменьше, но как временный вариант… я бы тебе посоветовал. По крайней мере, стаж не прервётся, да и работа всего на несколько часов в день, не то что, вэц-цамое, у нас в горкоме, от звонка до звонка, — мстительно припомнил он.

— Как тебя только земля носит! — не в силах сдержаться, Люба полыхнула огнём своих жёлто-зелёных глаз, и лицо Зарайского невольно передёрнулось. — Гореть тебе в аду! — скрипнула зубами она.

— Только после тебя, дорогая! — масленые глазки Зарайского вновь скользнули за вырез блузки бывшей секретарши. — Я буду вспоминать о тебе, — томно произнёс он и, послав бывшей секретарше нежный воздушный поцелуй, неторопливо двинулся к проходной.

* * *

— Пойдём, что ли? — запихнув новенькую авоську в карман лёгких брюк, Минька взялся за ручку входной двери и бросил нетерпеливый взгляд на Кропоткина, нерешительно топтавшегося у него за спиной. — Чего ты там застрял? У нас времени в обрез, а ты ползёшь, как черепаха. Вот обскачет нас второе звено, сам будешь виноват!

— Куда спешить, макулатуру в школе будут принимать аж до трёх часов дня, а сейчас только половина первого, — Славик, переминаясь с ноги на ногу, задумчиво смотрел на бортик тротуара и упорно не желал входить в двери собственного дома. — Мишк, а Мишк, а может, ну её, эту макулатуру, что, ребята без нас не соберут?

— Как это — без нас? — длинные пушистые ресницы Миньки удивлённо хлопнули. — Ты чего такое говоришь? Тут честь звена решается, а он дурака валяет! Ну ты даёшь!

— Можно подумать, наши три килограмма сделают погоду, — неуверенно произнёс Слава.

— А может, как раз наши три килограмма и окажутся решающими, откуда ты знаешь? И потом, почему это три? Если все этажи обойти, мы с тобой не три, а все тридцать три соберем. Ну что, пошли? — широко улыбнувшись, Мишка снова взялся за ручку двери.

— Нет, Минь, погоди, — Кропоткин тяжело вздохнул, видя, что его уловки ни к чему не привели. — Ты на меня не обижайся, но я не могу с тобой пойти.

— Это ещё почему? — тёмно-карие глаза Михаила наполнились удивлением. — Все борются за звание лучшего класса, а ты отказываешься помочь своему пятому «А»?

— Я не отказываюсь, просто папа мне строго-настрого запретил ходить по дому и клянчить у соседей старые газеты, — неохотно сознался Славка.

— А что в этом плохого, ты же не деньги просишь, а старый бумажный хлам? — Минька скорчил забавную рожицу и тряхнул густой тёмной чёлкой. — Подумаешь, какой фон-барон выискался! Все ходят по домам — и ничего, а твоему отцу вечно всё не так! Слушай, Слав… — тёмные глазки Миньки хитро вильнули в сторону, — а твой папа говорил, что тебе нельзя ходить только по нашему дому или вообще, по всем домам сразу?

— Папа… — пытаясь вспомнить слова отца, Кропоткин в замешательстве почесал свой белобрысый затылок.