После возбуждения погони воцарилась пугающая тишина. Экипаж знал, что кому-то из них вскоре может оторвать руку или ногу, а то и как-то страшнее изуродовать. Сумарес, лейтенант, отметил, что надеялся «с радостью встретить смерть» всякий раз, когда от него требовал долг. Некоторые люди Ансона настолько разволновались, что у них свело живот.

Дождь прекратился. Ансон и его команда ясно увидели черные жерла пушек галеона. Корабль находился менее чем в девяноста метрах. Ветер стих, и Ансон попытался сохранить достаточно парусов для маневра, но не настолько, чтобы сделать корабль неуправляемым или дать врагу множество крупных целей, которые в случае попадания могли вывести «Центурион» из строя.

Коммодор вел корабль по кильватерному следу галеона, а потом быстро поравнялся с «Ковадонгой» с подветренной стороны, чтобы Монтеро было труднее уйти в подветренную сторону.

Оставалось сорок метров… двадцать…

Люди Ансона умолкли в ожидании приказа коммодора. В час дня два корабля оказались так близко, что их реи почти соприкасались, и Ансон наконец дал команду:

– Огонь!

Люди на мачтах начали стрелять. Затрещали и засверкали мушкеты, дым защипал глаза. Когда стволы дали отдачу и мачты «Центуриона» закачались вместе с колеблющимся кораблем, они обвязались веревками, чтобы не погибнуть бесславной смертью. После выстрела из мушкета стрелок брал другой патрон, откусывал бумажный комок сверху и высыпал немного черного пороха на пороховую полку ружья. Затем он шомполом вставлял в ствол новый патрон – в котором было больше пороха и маленький свинцовый шарик – и стрелял снова. Первыми целями стали стрелки на такелаже галеона, которые пытались убить офицеров и команду «Центуриона». Обе стороны вели бой с неба, пули со свистом прорезали воздух, разрывая паруса и канаты, а порой и человеческую плоть.

Ансон и Монтеро пустили в ход пушки. В то время как люди Монтеро могли вести огонь бортовыми залпами – стреляя из всех орудий одной стороны одновременно, – команда Ансона полагалась на его нетрадиционную систему быстрого приведения орудий в действие одного за другим. После выстрела из пушки команда «Центуриона» сразу возвращала орудие обратно и закрывала порт, защищаясь от входящего огня. Затем двое заряжающих чистили шипящий ствол и заряжали орудие, а расчет тем временем мчался к другому заряженному орудию – наводя и запаливая, а потом отпрыгивая в сторону, чтобы не стать жертвами собственного двухтонного орудия. Пушки ревели, натягивались тросы-брюки, сотрясались палубы. Моряки глохли от убийственного грома, а их лица были черны от пороха. «Кроме огня и дыма, ничего не было видно, слышен был только грохот пушек, стрелявших так быстро, что все сливалось в один непрерывный рокот», – отметил Милькамп.

Ансон наблюдал за разворачивающимся сражением с квартердека, сжимая в руке шпагу. Сквозь удушливый дым он различил на корме галеона мерцание: загорелся участок абордажной сети. Пламя распространялось, добравшись до середины бизань-мачты. Это повергло людей Монтеро в замешательство. Однако два судна находились достаточно близко, чтобы пламя угрожало охватить и «Центурион». Люди Монтеро топорами рубили горящую массу сети и дерева, пока она не упала в море.

Канонада продолжалась, шум был настолько оглушительным, что Ансон отдавал приказы жестами. Пушки галеона обстреливали «Центурион» зловредной смесью гвоздей, камней и свинцовых пуль и соединенными цепями кусками железа – изобретениями, «очень хорошо приспособленными для смерти и убийства», как выразился преподаватель Паско Томас.

Паруса и ванты «Центуриона» рвались в клочья, а несколько пушечных ядер попали в корпус. Плотник и его команда спешили заделать пробоины деревянными пробками.