Нет, они совсем друг на друга не похожи. У Ивонны такие правильные черты лица, тонкие руки, изящная шея, что рядом с ней он казался еще более грузным и неуклюжим, чем тогда, когда сидел в кресле. Мне очень хотелось бы знать, в кого она такая зеленоглазая и рыжеволосая, но я слишком уважал французские семьи и их тайны, чтобы спросить об этом. Где теперь отец и мать Ивонны? Живы ли они? Чем занимаются? Я по-прежнему потихоньку наблюдал за Ивонной и ее дядюшкой. Оказывается, у них есть что-то общее в манерах. Например, оба низковато держат нож, когда режут, и медленно несут вилку ко рту, оба одинаково щурятся, отчего вокруг глаз образуются морщинки.

— А вы кто по профессии?

— Никто, дядя, — отвечает Ивонна, прежде чем я успел открыть рот.

— Неправда, — пролепетал я. — Неправда. По профессии я писатель.

— Писатель? Вы — писатель?

Он посмотрел на меня безо всякого выражения.

— Я… я… — Ивонна уставилась на меня с дерзкой усмешечкой. — …я пишу книгу. Вот.

Я лгал так уверенно, что сам себе удивился.

— Вы пишете книгу? Книгу?.. — Нахмурившись, он слегка пододвинулся ко мне. — Детектив, что ли?

Он улыбнулся с облегчением.

— Да, детектив, — прошептал я. — Именно детектив.

В соседней комнате с шипением зазвонили часы. Они все звонили и звонили. Ивонна слушала их, приоткрыв рот. Дядюшка взглянул на меня: ему было досадно, что они принялись звонить так не вовремя. Они фальшивили, и я никак не мог понять, что же они вызванивают. Лишь когда он гаркнул: «Только проклятого Вестминстера не хватало!», я догадался, что эта какофония — лондонский колокольный звон, правда очень унылый и тоскливый.

— Проклятый Вестминстер совсем ополоумел. Он все время бьет по двенадцать раз… Я сам с ума сойду с этим мерзавцем. И как я его до сих пор не выбросил… — Он говорил о часах, словно это был какой-то его личный враг. — Ну что, слыхала, Ивонна?

— Я же тебе сказала, это мамины часы. Отдай их мне, и дело с концом.

Он внезапно побагровел от ярости, так что я даже испугался.

— Они останутся у меня! Поняла? У меня.

— Ладно, дядя, ладно… — успокаивала его Ивонна. — Пускай они останутся у тебя. Возьми себе этот паршивый Вестминстер.

Она взглянула на меня и подмигнула. Он убеждал меня в своей правоте:

— Поймите, если не станет проклятого Вестминстера, мне будет одиноко…

— А мне эти часы напоминают детство, — сказала Ивонна. — Они всегда мешали мне уснуть…

И я представил, как она лежит в кроватке в обнимку с плюшевым мишкой, широко раскрыв глаза.

Последние звуки были отрывистыми, словно икота пьяницы. Наконец Вестминстер затих, словно захлебнулся.

Набрав побольше воздуху, я решился спросить:

— Она жила здесь, когда была маленькой?

Но так торопился, что он ничего не понял.

— Он тебя спрашивает, здесь ли я жила, когда была маленькой? Дядя, ты что, оглох?

— Конечно. Она жила там. Наверху.

Он ткнул пальцем в потолок.

— Да. Я прямо сейчас покажу тебе мою комнату. Дядя, она еще цела?

— Ну конечно, я в ней ничего не трогал.

Он встал, собрал наши тарелки и вилки и унес их на кухню. Потом вернулся с чистыми.

— Вы любите мясо поподжаристей? — спросил он.