— Прекрасная отправная точка, — заявил я, протирая монокль.

Он предложил нам выпить кофе. Я сидел на выцветшем диване, пока они с Ивонной убирали со стола. Ивонна, напевая, унесла грязную посуду на кухню. Он включил воду. Пес спал у моих ног. Я очень хорошо запомнил эту столовую. Стены со слегка выгоревшими пестрыми обоями. На белом или кремовом фоне красные розы, листья плюща и птицы (то ли дрозды, то ли воробьи). Под потолком люстра с деревянным основанием и двенадцатью лампочками под абажуром из пергаментной бумаги. От нее льется теплый янтарный свет. На стене картинка без рамки с изображением лесной опушки. Мне понравилось, как выписаны ветви деревьев на фоне ясного закатного неба и блик последнего луча на траве. С этой картиной комната становилась еще уютней. К людям часто привязывается случайно услышанный знакомый мотив, и дядюшка теперь напевал песенку племянницы. Мне было так хорошо. Мне хотелось, чтобы этот вечер длился вечно, я бы мог часами наблюдать за тем, как они приходят и уходят, с какой ленивой грацией движется Ивонна, как переваливается на ходу ее дядя. У меня в ушах звучит мотив, но я никогда не пропою его вслух, так драгоценно мне воспоминание о лучших минутах моей жизни.

Он сел рядом со мной на диван. Чтобы поддержать беседу, я сказал, указывая на картину:

— Прелестный пейзаж…

— Да, его нарисовал отец Ивонны. — Наверное, картина висела тут многие годы, но его до сих пор умиляла мысль, что она нарисована его братом. — Альбер очень здорово накладывал мазки… Взгляните, вон в правом нижнем углу его подпись: Альбер Жаке. Странным человеком был мой брат…

Только я хотел задать один нескромный вопрос, как в комнату вошла Ивонна с кофейником и чашками на подносе. Она улыбалась. Пес потягивался. Дядя, затянувшись своим окурком, закашлялся. Ивонна, сев на диван, облокотилась на валик и положила мне голову на плечо. Дядя разливал кофе и все кашлял, словно рычал. Он дал псу кусочек сахара, тот осторожно взял. Но я знал наверняка, что он его не разгрызет, а будет долго посасывать, задумчиво глядя вдаль… Он никогда не пережевывал пищу.

Я вдруг заметил, что за диваном на столике стоит небольшой белый приемничек. Дядюшка включил его, и тотчас же тихонько зазвучала музыка. Мы смаковали кофе. Время от времени дядюшка откидывался на спинку дивана и выпускал колечко дыма. Колечки у него выходили отличные. Ивонна слушала музыку и небрежно пальчиком отбивала такт. Нам не нужны были слова, как близким людям, прожившим вместе всю жизнь.

— Покажи ему дом, — шепнул дядюшка.

Он прикрыл глаза. Мы с Ивонной встали. Пес неодобрительно взглянул на нас, поднялся и тоже поплелся следом. Мы стали подниматься по лестнице, и тут вдруг опять зазвонили часы. На этот раз так нелепо и громко, что я сразу представил себе сумасшедшего пианиста, бьющего по клавишам кулаками и головой. Пес в ужасе взметнулся по лестнице и остановился на верхней площадке. От голой лампочки лился желтый свет. Розовый тюрбан и яркая губная помада подчеркивали бледность Ивонниного лица. При таком освещении мне казалось, что я покрыт свинцовой пылью. Справа на лестнице стоял зеркальный шкаф. Ивонна открыла дверь. Комната с окном, которое выходило прямо на шоссе — я догадался об этом, услышав глухой гул проезжавших грузовиков.

Она зажгла настольную лампу. И я увидел узкую кровать, верней, ее остов, а над ней и боком к ней — полки, полки… Слева в углу маленький умывальник с зеркалом. Рядом светлый деревянный шкаф. Она присела на край кровати и произнесла:

— Вот моя комната.

Пес было улегся посреди ковра с совершенно вытертым узором, но вдруг вскочил и выбежал из комнаты. Я оглядел все стены и полки, пытаясь отыскать какую-нибудь игрушку или картинку, оставшуюся со времени ее детства. Здесь было теплее, чем в других комнатах, поэтому Ивонна сняла платье и растянулась на сетке кровати в чулках с подвязками и поясом, в лифчике — словом, во всех лишних подробностях дамского туалета тех лет.