— Да… Ивонна — странная девушка…

Он хотел мне что-то сказать, но не знал, как подступиться к мучительному для него вопросу, который он мог обсуждать не с каждым. И даже, наверное, заводил о нем разговор впервые.

— Странная, но необыкновенно очаровательная, — стараясь выговорить это отчетливо, я вдруг пискнул чуть ли не фальцетом, причем фальцетом жеманнейшим.

— Дело в том… — он все еще сомневался, можно ли мне довериться, и вдруг начал, схватив меня за руку, — что она пошла в своего отца, а брат был человеком увлекающимся…

Мы с ним все шли, и мало-помалу мои глаза стали что-то различать при неверном свете отдаленных лампочек.

— Ивонна в свое время задала мне жару… — Он отпустил мою руку и закурил. Почти не различая его в темноте, я теперь ориентировался на огонек сигареты. Он прибавил шагу, и я испугался, что совсем отстану. — Я вам это рассказываю, потому что вы мне показались очень вежливым юношей. Я нарочно закашлялся, не зная, что сказать в ответ. — К тому же из хорошей семьи…

— Да нет… — сказал я.

Он шел впереди меня, и мои глаза ни на минуту не отрывались от красного огонька. Кругом ни одной лампочки. Я вытянул руки, чтобы не налететь на стену.

— Ивонна в первый раз встретила молодого человека из хорошей семьи. Он резко засмеялся и прибавил хрипло: — Так-то вот, братец ты мой.

Обернувшись ко мне, он опять схватил меня за руку. Красный огонек оказался у самого моего лица. Мы постояли молча.

— Она и так уже наделала много глупостей… — тяжело вздохнул он. — А тут еще эти съемки…

Я не видел его лица, но до сих пор ни в одном человеке не замечал такого смирения и усталости.

— И ведь ей ничего не втолкуешь… Все равно что ее отцу, Альберу… — Он опять повел меня за руку, все сильнее ее сжимая. — Я вам это рассказываю, потому что вы славный… Вежливый…

Наши шаги гулко отдавались в пустоте. Я не мог понять, как он умудряется находить дорогу в таких потемках. Если я отстану, то заблужусь здесь навеки.

— Может, вернемся? — сказал я.

— Дело в том, что Ивонне всегда хотелось жить не по средствам. А это так опасно… Так опасно. — Он отпустил мою руку, и, чтобы не потеряться, я ухватился за полу его пиджака. Его это не смутило. — В шестнадцать лет она ухитрялась накупать тонны косметики… — Он ускорил шаг, но я крепко держался за его пиджак и не отставал. — С соседями не зналась, а все ходила в «Спортинг». Вся в отца.

Свет трех горящих лампочек ослепил меня. Он отошел куда-то влево и нащупал на стене выключатель. Щелчок — и прожекторы под потолком ярко осветили все помещение, оказавшееся при свете еще огромней.

— Простите, дружочек, они включаются только здесь.

Мы очутились в самом дальнем углу гаража. Несколько американских машин выстроились в ряд. Старый автобус фирмы «Шоссон» на сдутых шинах. Слева от нас была застекленная мастерская, окруженная кадками с деревцами, похожая на оранжерею в саду. Здесь пол был усыпан гравием, а по стене полз плющ, обвивавший беседку со столиком и плетеными стульями.

— Ну как вам мой уголок, дружочек?

Мы подвинули себе стулья и сели друг напротив друга. Облокотившись о стол, он положил подбородок на ладони. Вид у него был измученный.

— Здесь я отдыхаю, когда умаюсь копаться в моторах. Это мой садик… Видите эти неприкаянные железяки? — Он указал на американские машины и автобус «шоссон» у себя за спиной.