|
На пенсию достойно жить не разгонишься. Эти спёкшиеся на южном солнце пожилые дядьки только с первого взгляда выглядят утомительными занудами, перебирающими один и тот же словесный хлам. На самом же деле их выцветшие глаза, сохраняющие невероятную яркость – на контрасте с въевшимся несмываемым загаром, – зорко следят за деталями пейзажа и отслеживают малейшие изменения в окружающем пространстве. Военные весьма наблюдательны, несмотря на распространённое заблуждение об их умственных способностях. Военные моряки в отставке, вынужденные добывать свой нелёгкий кусок масла к скудному хлебу насущному, наблюдательны вдвойне. Особенно если они – высокие офицерские чины.
– В Балаклаве конец сентября просто очарователен. Вода в заливе похолодела; дни стоят ясные, тихие, с чудесной свежестью и крепким морским запахом по утрам, с синим безоблачным небом, уходящим бог знает в какую высоту, с золотом и пурпуром на деревьях, с безмолвными тёмными ночами. Курортные гости – шумные, больные, эгоистичные, праздные и вздорные – разъехались кто куда – на север, к себе, по домам… К этому-то сроку и поспевает бешеное вино. Тут у нас Куприн жил, знаешь? Александр Иванович. Великий русский писатель. Написал про нас. «Листригоны» называется, читал?
Двухсотграммовые гранёные стаканы пенсионер наполнил до краёв. И сам выпил залпом. На манер компота.
– Ты ж вроде не из таких?! – внезапно громко расхохотался добродушный моряк. – Я ж тут вроде как за твою бабу сегодня… – взял он многозначительную паузу, дабы Северный имел возможность оценить двусмысленность несколько пересоленной игры слов. – За твою бабу сегодня в ответе! – строго завершил он.
– За кого же?! – внимательно посмотрел на руку Северного балаклавский моряк. – За Куприна. Александра Ивановича. Великого русского писателя. За то, что шпарите наизусть. – Та я не всего, я – местами, – застеснялся капитан-пенсионер. – Да и климат уже не тот, бешеное вино раньше созревает. Ещё по стакану? – Давай! – согласился Всеволод Алексеевич. – Только сначала обнимемся и поцелуемся, а то мне в Севастополь по делам. – То после вина отлить не забудь, чтобы протрезветь! – поучительным тоном сказал просмолённый дядька, разливая в стаканы.
Ровно через четверть часа Северному стало даже немного стыдно за таковое своё поведение. «То же мне, расчувствовавшийся циник! Хорошо, что тебя никто не видел. Не считая бездомных собак, бездомных котов, вечных тёток-торгашек и недобитых отдыхающих. То есть тебя видела вся Балаклава. Как будто в Балаклаве хоть кто-то может хоть что-то не заметить! Даже если тебе кажется, что ты настолько умён и хитёр, что можешь скрыть всё, что угодно», – бурчал он про себя, у аптеки садясь в такси с крайне свирепым видом.
– Пусть, – только и сказал Всеволод Алексеевич.
– За что вы так ненавидите младшую сестру? – спокойно спросил её Всеволод Алексеевич.
– Да заткнитесь вы! – внезапно вскочила из-за своего столика, за которым она сидела вместе с мужем, сыном Маргариты Павловны и покойного Василия Николаевича, Алексеем Васильевичем, Лизанька. – Вы! Насквозь фальшивая дрянь, спящая и видящая, как умирает ваша младшая сестра, оставив вам всё! Вы всех тут ненавидите. И мою свекровь, и моего мужа, и даже… – Голос Лизаньки дрогнул. |
