– Как? – спросила Лея.

Он удовлетворенно кивнул: – Хороший год.

И впрямь. Никто не любит платить налоги, однако куда бы Лея ни обратила взгляд, нигде в лицах она не обнаруживала ненависти или хотя бы недоброжелательства. На них смотрели с улыбкой, а чаще – равнодушно.

У всех по этой поре важные и спешные дела, помимо визита лорда. Хорошо живут там, где могут себе такое позволить. Видно было, что провинция – не бедная. Дома здесь ставили либо каменные, либо деревянные, в два этажа, и в большинстве крыли их черепицей, а не соломой. Женщины носили цветные платья и чепцы с кружевами, на ногах – кожаную обувь. Воду тут пили разве что в наказание, все больше – светлый эль.

– Послушайте, – сказал Романо, – а ведь вы могли бы выжимать из них и больше! Знаете эту мортонову вилку? Вы много тратите, значит, у вас много денег: как насчет сеньора? Вы мало тратите, значит, у вас много остается: как насчет сеньора? Золотое, между прочим, дно!

– А зачем? – лениво удивился лорд Грэй.

Они сидели на обочине дороги, наскоро перекусывая на полпути меж деревней, которую они оставили поутру, и гарнизонным городком, куда лорд Грэй намеревался нагрянуть ближе к вечеру. Лошади бродили неподалеку, позванивая сбруей, Лея, жмурясь, ловила лицом солнце, лорд Грэй в расстегнутом камзоле полулежал, опираясь на локоть – ни дать ни взять дог в окружении щенят. Пахло чисто по‑осеннему: дымом от сжигаемых на подворьях растительных остатков. Романе валялся навзничь на жухлой траве, как бы придавленный тренькающей лютней.

– …груди твои, широкие в основании, – бормотал он, – стоящие прямо и сладкие как… мм… этот кусок никак не получается. А почему они вообще должны быть сладкие? Лея…

– Заткнись, охальник!

– …словно двойни молодой серны.

Стоило взглянуть на нее, чтобы догадаться, кого он пытается описать.

– Мальчик, не тронь Писание!

– Так ведь шедевр! Так и тянет слямзить строчечку… И виноградник твой в цвету… О Каллипига! – взвыл незадачливый трубадур. Лея, сдавленно хохоча, уткнулась лицом в колени. Ее классического образования хватало в самый раз, чтобы понять, какая часть ее божественного тела удостоилась греческого эпитета. Лорд Грэй только посмеивался. Должно быть, у него тоже было классическое образование.

– То есть как это зачем? – запоздало откликнулся Романо. – Вы могли бы жить богаче. Простите за откровенность, но Винтерфилд – угрюмая медвежья нора. Там темно и тесно. И вообще, в мире столько есть всякого, чтобы украсить жизнь! Вы могли бы, скажем, пристроить новое современное светлое крыло к этому своему склепу, раз уж он вам так дорог, устелить полы коврами, заставить холлы мраморными нимфами, есть на серебре и спать на шелке…

– Натопить‑то зимой этакую махину… – хмыкнул хозяин Винтерфилда. – А изнанка всего этого – косые взгляды и злобный шепот вслед. Что может быть гаже ненависти собственных подданных? И потом, что за смысл тащить в дом что попало, лишь бы стояло?

– Была б у вас жена, – с вызовом заявил Романо, откладывая лютню в сторону, – а пуще того – дочери, вы бы по‑другому рассуждали. Бриллианты в мельхиор не оправляют. Дорого нынче приданое.

– Будь у меня дочери, – возразил лорд Грэй, – их бы женихи с благодарностью и в одних сорочках взяли. Ну а парни и сами бы знали, что полопают так, как потопают.