|
30 ровно и сообщил, что выезжает по звонку насчет найденного трупа. После этого сообщений от Купермана не поступало. Диспетчер связался с парковой полицией, а Кей вытащил из постели Молью. Слова его, произнесенные врастяжку, с гнусавым южным выговором и услышанные в телефонной трубке, не доставили Молье особого удовольствия, хотя любой женатый человек в такой ситуации мог бы просто рвать и метать. Но Кей действовал так не из пристрастного отношения к Молье. Последний был детективом‑оперативником. И все было как положено, если не считать того, что, прибыв на место, Молья нашел там не Купа, а Торпа, заявившего, что ответственный тут он, и расхаживавшего повсюду с хозяйским видом первого лица в государстве. Торп указал Молье на черный «лексус» с сине‑белой ламинированной табличкой, делавшей неуместными какие бы то ни было возражения и недовольство и заставлявшей служащих федеральной полиции в их синих форменных куртках с ярко‑желтыми буквами суетиться на обрыве, снуя вокруг, как потревоженные шмели над разворошенным гнездом. Покойник был Джо Браник, личный друг, доверенное лицо и помощник по особым поручениям президента США Роберта М. Пика.
Торп передернул плечами. – Он влез не в свое дело. Парк, уважаемый детектив, – в ведении федеральной полиции. Молья прикусил язык. Вся эта свара вокруг территориального разграничения полномочий между двумя подразделениями бесила его. Дж. Рэйберн Франклин, шеф чарльзтаунской полиции, не раз остерегал его от ссоры с соперниками; говорил, что все они делают одно общее дело, – словом, молол обычную в таких случаях чепуху. Но сдержанность никогда не была в числе добродетелей Мольи, и сейчас он ощутил в груди жжение, причина которого коренилась вовсе не в итальянской колбасе, а в опыте двадцатилетней службы. Непорядок. – Разумеется, Джон, но ведь речь идет о возможном убийстве. – Убийство? – Торп ухмыльнулся. – Мне кажется, убийством тут и не пахнет, детектив. Ни дать ни взять доброе старое самоубийство. Ухмыляться ему не стоило. Наряду с обжорством Молья унаследовал и итальянский темперамент, который, как и ртуть в градуснике, начав закипать, уже с трудом опускался до начальной отметки. Ухмылку эту Молья воспринял как насмешку «старших» над неуклюжим деревенским простачком. – Возможно, что и так, Джон, но Куперман же не мог этого знать заранее, не добравшись до места, правда? – Ну, вообще‑то... – А если это убийство, то оно касается как парковой, так и местной полиции, и вы должны развязать руки местной. – Развязать руки? – Так как ответственный – Куперман. Торп по‑прежнему безмятежно помахивал фонариком, разводя туда‑сюда стебельки высокой травы, но Молья видел, что лицо его посуровело. Торп спустился сюда по склону и стоял на солнцепеке не для дружеской болтовни. Он беспокоился, что теряет верную добычу, и охранял ее сейчас, как охотник, подстреливший зверя и не желающий выпускать его из рук. – Не знаю, за что он там ответственный, но сейчас его на месте нет, мы же, в отличие от него, тут как тут, – сказал он, имея в виду парковую полицию. – А значит, по крайней мере остаток утра в полном твоем распоряжении. – И Торп погладил ладонью макушку. – Твое счастье. Не будешь тут жариться, как на сковородке. – Боюсь, что ты ошибаешься, – сказал Молья, отводя протянутую ему оливковую ветвь. Он нацелился бросить бомбу, а когда это произойдет, то вряд ли кому‑нибудь понравится, особенно тем жужжащим наверху шмелям. Что ж, не в первый раз, ему, Тому Молье, не привыкать, единственное, что его беспокоило, так это сосущий голод, который не утихомирит булочка, оставшаяся в бардачке. – Я хочу сам заняться телом, Джон. – Чего‑чего ты хочешь? – Заняться телом. Телом должен заняться ответственный. – Ответственного ты видишь перед собой. |
