– Если все заняты производительным трудом да еще упражняются в сдаче экзаменов на правильные мысли, у вас должно быть богатое общество, – с иронией сказал Иосиф.

– Ну, конечно, – кивнул возница. – Всякое богатое общество богато прежде всего бедностью. Чтобы получились большие деньги, надо их собрать по копейке и сложить в одни руки… В нашей стране мало дождей, оттого мы быстро роем землянки и не покрываем их крышей. Во‑первых, всегда свежий воздух, во‑вторых, всякому видно, что происходит у соседа, и полицейские не обременяются вербовкой доносчиков, – сами патрулируют по дорожкам. А ночью светят фонариками… Удобства, кругом удобства. Вдруг, например, убежал из тюрьмы заключенный. Где он может спрятаться, если кругом заборы? Нигде, только в землянке. А так как кровати не предусмотрены – где ж на всех напасешься? – и одеял, конечно, нет, то полицейский, включив фонарик, тотчас видит, где свояк, где чужак. И тогда следует изъятие грешника. Хозяин землянки, где найден беглец, получает сто ударов розгами и пять скублонов штрафа.

– Скублоны? – вспомнил Иосиф. – Ты бы показал мне, что это такое. Хотя бы один скублон.

Возница присвистнул.

– Если бы я сам видел, что это такое!.. Никто не знает, никто не видел. Только советники, ученый персонал. Скублоны, говорят, можно переводить на золото. Народ хотя и речистый, все же пока малограмотный, покрадет скублоны‑то, ежели ему доверить. Вот и записывают на бумажках: причитается столько‑то скублонов. Ну, и ты отрабатываешь. Цены тебе не известны, зато известны советникам. Так придумал король‑губернатор. Широчайшей и глубочайшей мысли человек! Семи пядей во лбу, хотя, честно говоря, я его, как и скублон, живьем не видел. Показывают по телевизору, что на главной площади города, но только со спины. Боятся покушения. Убьют короля, развалится королевство…

Подъехали к тюремному зданию. Иосиф в сердцах сказал:

– Смеешься надо мной, человек! Или нарочно приставлен, чтобы смутить мой дух белибердой.

– Сначала все так говорят, – кивнул возница. – А которых мне приходится везти дальше, те уже не спорят – молчат…

Пока тюремщики в ярко‑желтых штанах и куртках снимали цепь, Иосиф успел разглядеть, что улицы вокруг безлюдны, тени от домов очень темные, почти непроницаемые, а редкие птицы величиной с ворону совершенно не машут крыльями и оставляют за собой в воздухе какой‑то след…

Над парадным тюремным входом пламенела аршинная вывеска: «Братство всеобщих сердец».

По сторонам сопели тюремщики, сзади бряцал шашкой стражник.

Железные двери отворились легко, без скрипа. Входя в огромный зал, в прошлом, видимо, храм, Иосиф подумал, что неограниченное желание свободы и счастья одними людьми непременно оборачивается для большинства других людей несвободой и бедой. «Откуда знали об этом наши пращуры, о которых мы думаем как о диких полулюдях? Глупости было и там немало, но разве ее стало меньше по прошествии веков?..» Гулкие коридоры, многочисленные двери, все новые и новые группы стражников – Иосиф был, как во сне, пока, наконец, не очутился в грязной и вонючей камере.

На нижних нарах лежал человек.

– Турист? – спросил он.

– Меня ограбили и посадили за то, что я был голым.