– Меня ограбили и посадили за то, что я был голым.

– Веская причина.

Заключенный мог быть провокатором, однако сознание правоты толкало Иосифа на откровенность. «Пусть видит, что у меня нет двойного дна…»

– Меня пообещали выпустить, если я раздобуду пятьдесят скублонов.

Узник хрипло рассмеялся.

– Мы приговорены к вечному заключению.

– Мне обещали. Режим называет себя «самым демократическим».

– Он и есть «самый демократический». Просто мы не входим в число демократов. Эти должности заняты советниками короля… Нас посадили для того, чтобы советники спокойно пользовались своей демократией. Наше заточение приносит им колоссальные прибыли: они установили поголовный налог «на содержание заключенных», угрожая в противном случае переработать узников на компост. А это чьи‑то отцы, матери, дети… Кстати, приговоренных к смерти ожидает именно такая участь. Компост из человеческих тел – главная статья государственного экспорта.

– Какой экспорт, если в страну не ведет ни одна дорога? По крайней мере, с юго‑востока… Правда, я видел в пустыне странный караван. Купцы везли дубинки и наручники.

– Выходит, вы кое‑что видели, – сказал человек. – Другим не случается увидеть и этого… Караваны иноземцев поддерживают ложь о нашем процветающем государстве. Но что они увозят отсюда? Наших детей… Все больше тех, кто не в состоянии выплатить налоги. Они платят детьми. Это морально добивает народ. Он вымирает, равнодушный уже ко всему на свете… Его задушили законами. Законы оказались страшнее всех пыток и жестокостей прошлого. Советники обставили «законами» всю нашу жизнь – с пеленок до гроба, так что человеку некогда ни вздохнуть, ни разогнуться: нужно постоянно думать об исполнении закона или об уплате штрафа за неисполненный закон. В этом вся наша жизнь… У нас кругом законы: о плевании, о сморкании, о чихании, даже о ношении каких‑то фетровых шляп. Как посмотреть, как сесть, как стоять, как говорить, как молчать – на все свои законы. Советники короля требуют их неукоснительного и ежеминутного исполнения… Разговаривая с вами, я нарушил, по крайней мере, сотню законов и должен быть за это брошен в долговую яму как задолжавший казне энное количество скублонов…

Иосифу казалось, будто он в сумасшедшем доме: во всем, что происходило вокруг, не было никакой логики.

– Какие же законы ты нарушил?

Заключенный стал загибать пальцы.

– Закон о выдыхании воздуха, – он требует после каждого вдоха и после каждого выдоха мысленно трижды славить мудрость короля‑губернатора и его выдающихся советников. Закон о неподдержании беседы на общие темы. Закон о донесении на каждого, доискивающегося личной правды. Закон о запрещении тишины, побуждающий постоянно кричать, петь, хохотать, стучать молотком или свистеть…

– Как же вы живете? – изумился Иосиф. – Как уцелели? Как сохранили способность к рассуждению и мысли?

– Эта загадка более всего пугает советников… Они парализовали силы народа постоянной ложью, нищетой, пьянством и развратом. Совести ни в ком не осталось, сын готов продать отца и брата, дочь обманывает мать… Одна только тайная сила природы сохраняет нас от полного вырождения.

Заключенный внезапно заплакал. Худые его плечи содрогались под полосатой тюремной робой.

– Скоро я умру… Мне не страшно. Страшно, что будет с людьми, с моею несчастной родиной.

– Успокойся, – сказал Иосиф. – Народ не умирает, пока рождаются честные люди, готовые сражаться за народ.

– Это правда?

Хорошо, что в камере был полумрак, и бедный узник не мог разглядеть, что его утешитель – юноша.