Крестьянин привел Иосифа к дому старосты. Староста сидел на корточках у клетки и кормил травой кроликов.

– Вот, – гордо сказал он, – кролики подросли, и я завтра сдам их для стола его величества короля‑губернатора. Я мог бы оставить одного кролика для себя, но я не ем мяса. Отвык. По мне гораздо лучше сушеная саранча… Чего это ты пришел? – спохватился он вдруг, вставая и принимая важный вид.

Крестьянин, указывая пальцем на Иосифа, объяснил.

– Ну, иди, мы как‑нибудь поладим, – сказал староста. – Иди‑иди, пора приниматься и за свое хозяйство, скоро уж и звезды на небо взойдут… Лентяи, – добавил он, напуская на себя значительность. – Не распорядишься, есть не захотят… Ну, так что, ты просишь записку? Это все труд и расход писчего материала…

– У меня найдется для вас пара коробков спичек.

– Это ты хорошо придумал, – оживился староста. – У меня в доме как раз кончились спички. А еще?

– А еще пачку печенья.

– Превосходное, должно быть, печенье, – обрадовался староста. – Давненько мы не едали фабричного печенья. А своего у нас не пекут. Все тут лентяи, правда, и муки нет, и соли нет, и сахара тоже не бывает, но главное ведь желание, верно?..

Он завел Иосифа в свой дом, маленький, словно предназначенный для кукол, а не для людей, цыкнул в зашумевшую голосами темноту, в крохотных сенях зажег керосиновую лампу, присел к тумбочке, открыл чернильницу, вытащил из нее пером муху и, высунув от усердия кончик языка, медленно вывел на клочке бумаги: «Согласен на спанье».

Иосиф поблагодарил и вышел на улицу. Оказалось, его поджидал крестьянин.

– Слушай, добрый человек, – сказал он. – Тут как раз проходила сейчас женщина, которой ты помог. Сын ее жив, она зовет тебя в свой дом. Соглашайся, потому что свободного места больше нигде нет. Есть еще, правда, на деревенской площади под апельсиновым деревом, но на дереве живут священные вороны и могут крепко попортить твою одежду.

– Хорошо, – сказал Иосиф, и они пошли к дому той женщины. – Объясни, отчего у вас в деревне вороны считаются священными?

– Да ведь если не объявить священными, их половят и поедят…

Женщина пригласила в дом, такой же игрушечный, как и дом старосты. Сказала, светя коптилкой:

– Где удобнее, там и устраивайся, спасибо за доброе дело. Видно, благодаря тебе господь бог и сжалился над моим сыном.

В комнатке на камышовой подстилке лежал отец женщины – безрукий калека. Тут же был и ее сын – тонкая шея, воспаленные глаза.

«Неужто от недоедания?» – Иосиф достал оставшуюся пачку печенья.

Мальчишка издал короткий звук, открыл рот и выставил руку. Мать сунула печенье, и он стал торопливо поедать, словно боясь, что могут отнять.

– Ест, – счастливо сказала женщина. – Может, и поправится.

Иосифу было тяжело смотреть на голодного паренька.

– Перед домом широкое крыльцо, я лягу там. Вот разрешение от старосты…

Едва Иосиф вышел на крыльцо, старик, отец женщины, притащил в своих культях скрученную циновку, ловко расстелил ее.

– Какой из меня помощник семье? Так только, объедала. Но вот же не могу убить себя, а сам никак не умираю.

– Как же это вы лишились рук?

Старик усмехнулся.

– Видно, ты издалека, называешь меня на «вы», как в добрые старые времена. Теперь на «вы» обращаются только к полицейским да господам советникам.