- Твоя была правда, Лексей Григорьевич!
- Покайтесь, грешники! Сатана, изыде! - неожиданно прервав моление, закричал старец и, повернувшись к нам своим светлым ликом, поднял до потолка крест. - В огне очиститесь от скверны, иуды, христопродавцы!
- Стреляйте в окна, чтобы они нас не подожгли! - закричал я товарищам, наконец, поняв, что происходит. Старец решил развлечься самосожжением, прихватив за компанию нас и двух, видимо, чем-то провинившихся женщин.
Они же, между тем, продолжали кричать и пытались высунуться наружу. Святой Отец после проклятия осенил нас всех крестом, бухнулся на колени и запел что-то протяжное. Иван подскочил к окну и, отбросив от него плачущую женщину, высунул ствол ружья наружу. Я так же грубо освободил второе окно. К сожалению, они выходили лишь на две стороны, и обзор оказался не полным. Что делали изуверы со стороны глухих стен, можно было только догадываться.
- Постарайся подстрелить сивого, - крикнул я Ивану, - он у них главный. А ты, Тимофей, попробуй вылезти на чердак, там есть еще одно окно!
Из того, что мне было теперь видно в оконную щель, стал понятен общий расклад «праздника духа». От деревни в нашу сторону двинулась целая процессия селян с хоругвями и крестами. Оказалось, что народа здесь обитает много, и процессия собралась внушительная. Люди двигались с торжественным песнопением.
- В народ не стреляй! - предупредил я на всякий случай Ивана. - Только в солдат!
- А то! - откликнулся он, не оглядываясь, и выстрелил. - Есть один! - сообщил он, ловко и споро перезаряжая ружье.
После его выстрела движение народа приостановилось. Шествие толклось на месте, молящиеся продолжали петь псалмы, но менее дружно и складно, чем раньше. С моей стороны дома никого достойного получить пулю видно не было, зато были отчетливо слышны крики со стороны глухой стены избы. Иван перезарядил ружье и опять высматривал цель.
- Тимофей, - позвал я, - что там у тебя?
- На чердак лезу, барин, - ответил он откуда-то сверху, - отсюда в щель видно, что к избе сносят хворост, жечь нас будут!
- Черт! - выругался я, пытаясь высунуть голову наружу. - Сейчас я их постараюсь пугнуть!
Я отставил бесполезное ружье в сторону, взвел курок у пистолета и, просунув руку с ним из окна наружу, выстрелил. В ответ раздался тоскливый крик боли и, вслед за ним, женский вопль: «Прохора убили!»
Что это за Прохор, я, конечно, не знал и тут же выстрелил в ту же сторону из второго пистолета. Однако, на этот раз, видимо, неудачно.
- Испужались! - закричал сверху Тимофей. - Бегут! Барин, ты кажись, сивого подстрелил!
- Аааа! - завопила одна из наших женщин и начала рвать на себе волосы. - Убили кормильца! На кого же ты меня оставил, касатик!
- Господи, помилуй! Господи, помилуй! - запел своим высоким голосом Святой Отец, стоя на коленях в углу и отвешивая земные поклоны.
Я быстро, как только мог, перезаряжал пистолеты. Иван снова выстрелил из ружья. Снаружи вновь закричали.
- Еще один попался! - радостно сообщил долгожилый, мельком поворачивая ко мне лицо и скаля в гримасе зубы.
- Огонь несут! - закричал отчаянным голосом кузнец. - Сейчас подожгут!
Я снова высунул руку с пистолетом наружу и выстрелил.
После чего наступила тишина.
Даже пение псалмов со стороны деревни больше не было слышно. |