-  Добрался, ваше благородие! - окликнул меня сверху бодрый голос Ивана, когда я, наконец, смог встать на четвереньки и поднять вверх голову. - Давай помогу!

    Я передал ему оружие и встал на ноги. Мы оказались не где-нибудь, а в настоящей домашней церкви с иконостасом и горящими перед образами свечами.

    -  Это молельня Святого Отца! - благоговейно сообщила одна из спасенных женщин, та, что молилась перед смертью за свои прегрешения. Была она довольно молода и по-крестьянски хороша собой с приятным, добрым лицом.

    Внизу в глубине лаза послышалось тяжелое дыхание, и на свет божий явился наш кузнец, весь перепачканный в глине и саже. Я помог ему выбраться наверх. Он, как будто не радуясь спасенью, мрачно посмотрел вниз, в подпол молельни, в котором кончался подземный ход, и начал собирать в горящий пучок свечи, стоящие у образов.

    -  Ты что делаешь? - удивленно спросил я, следя за его странными действиями.

    -  Скоро увидишь, - пообещал он и осторожно снял с цепочки плошку лампады с деревянным маслом, висящую под ликом Спасителя.

    -  Ты что это делаешь? - опять спросиля, предполагая, что, грешным делом, у него поехала крыша.

    -  Сейчас появится! - зловеще пообещал он, становясь на колени перед откинутой крышкой подполья. - Глядите на явление святого!

    Действительно, посмотреть, оказалось, было на что. Меньше чем через минуту из-под земли неожиданно показалась серебряная грива самого Святого Отца. Тимофей дал ей время вырасти над полом и, не говоря ни слова, подпалил снизу вместе с бородой своим свечным факелом.

    Распушенные волосы вспыхнули, как солома. Раздался мучащий уши, утробный, почти звериный крик страха и боли. Святой Отец, широко раскрыв рот и глаза, попытался выскочить из ямы наверх, но Тимофей ловко опрокинул ему на голову объемную посудину с горячим древесным маслом и вновь ткнул в нее свой свечной факел. Голова вновь вспыхнула, правда, не так ярко и празднично, как несколько секунд назад.

    -  Спасите! Убивают! - вновь заорало краснорожее, безволосое существо, высовываясь из погреба и пытаясь ладонями сбить с себя огонь.

    -  Свят, свят, свят! - запричитали обе женщины, осеняя себя крестными знамениями и с ужасом глядя на своего бывшего духовного поводыря и недавнего палача.

    И посмотреть, надо сказать, было на что. От былого волосатого эпического величия не осталось ничего. Перед нами на полу корчился от боли типичный красномордый заведующий овощной базой с налитыми круглыми щечками и оловянными глазами мелкого начальника, в данный момент выражавшими боль и ужас.

    Однако, гордый дух Святого Отца еще не был сломлен. Он, видимо, так привык к абсолютной власти над своей паствой, что не представлял, как его кто-то может ослушаться.

    -  Изыди, Сатано! - закричал он, пытаясь встать на ноги и воздеть длань то ли для проклятия, то ли для благословения. - Покайтесь, еретики! - вращая глазами, призывал он. - Очиститесь огнем!

    -  Ты у меня сейчас покаешься! - окончательно разъярился свободолюбивый кузнец. - Ты у меня примешь муку за свою веру! Не для тебя было готовлено, да на тебе опробую! - бормотал он, развязывая свою заплечную суму.

    -  Изыдите, бесы! Очиститесь, Сатанаилы! - ревел между тем моложавый старец.

    -  Ты чего это? - поинтересовался у кузнеца Иван, как и я, не склонный падать ниц перед красномордым святым и, тем более, очищаться огнем, но, видимо, и не испытывая к лжепророку особой ненависти.

    -  Я его, изверга, по-нашему крестить буду! - зло ответил Тимофей, вытаскивая из сумы кнут на короткой, около сорока сантиметров длины, толстой деревянной рукоятке, к которой был прикреплен плетеный кожаный столбец длиной немногим больше полуметра, с медным колечком на конце; к этому колечку был еще прикреплен хвост, сделанный из широкого ремня, с загнутым на конце кожаным когтем.