Право же, со стороны Морджианы нехорошо было отправляться в театр с одним поклонником после того, как она только что сделала прическу у другого, но что поделать, таковы уж хорошенькие женщины! Если у какой-нибудь из них двенадцать обожателей, она должна перепробовать свою власть над всеми двенадцатью; подобно франтихе, обладательнице многочисленных туалетов, любящей разнообразие и появляющейся каждый день в новом платье, юная ветреная красавица меняет своих возлюбленных, то поощряя сегодня черные бакенбарды, то улыбаясь завтра русым, то воображая, что ей больше всех нравится веселый улыбающийся краснобай, то вдруг по прихоти своей капризной фантазии предпочитая грустного сентиментального меланхолика. Не будем слишком нетерпимы к проявлениям непостоянства и причудам красоты; поверьте, что те особы женского пола, которые осуждают своих сестер за легкомыслие и осыпают их упреками за то, что они благоволят то к одному, то к другому ухажеру, вели бы себя точно так же, будь у них хоть малейший шанс на успех, а постоянство их можно уподобить постоянству, которое я проявляю в данный момент к моему пальто только потому, что у меня нет другого.

— Джина, дорогая, ты видела Вулси? — обратилась мать к молодой леди. — Он в буфете с твоим отцом. На нем военный мундир с гербовыми пуговицами, можно и впрямь подумать, что он настоящий офицер.

Это было в стиле мистера Вулси — он всячески стремился походить на военных, которым ему, по роду его ремесла, приходилось шить столько великолепных красных и синих мундиров (в которых щеголяет наша армия). А что до гербовых пуговиц, то не он ли изготовил целый набор мундиров для его величества покойного короля Георга IV? Рассказывая об этом, он неизменно присовокуплял: «У нас, сэр, хранятся мерки с принца Блюхера и принца Шварценберга, да и не только с них, я кроил для самого Веллингтона». При его рвении, я полагаю, Вулси не преминул бы отправиться на остров Святой Елены, чтобы сшить мундир Наполеону. На нем был иссиня-черный парик и бакенбарды той же масти. Он выражался всегда кратко и решительно, а отправляясь на костюмированные балы и маскарады, наряжался фельдмаршалом.

— Сегодня он просто бесподобен, — продолжала миссис Крамп.

— Да, — согласилась Джина, — но у него такой безобразный парик, а волоски его накрашенных бакенбард вечно пристают к белым перчаткам.

— Ни у кого теперь нет своих волос, милочка, — со вздохом заметила миссис Крамп, — у одного только Эглантайна роскошные волосы.

— Как у всех парикмахеров, — пренебрежительно возразила Морджиана. — Противно, что у них у всех такие жирные короткие пальцы.

Ей-богу, с прелестной Морджианой творилось что-то неладное. Уж не предпочла ли она какого-нибудь претендента всем остальным? Быть может, юный Глобер, игравший в любительских спектаклях Ромео, оказался моложе и прекраснее других? Или, встретившись с таким истым джентльменом, как мистер Уокер, она острее почувствовала недостаток утонченности в своих прежних обожателях? Так или иначе, но в течение целого вечера она была необычайно холодна, несмотря на все знаки внимания со стороны мистера Вулси, то и дело посматривала на дверь ложи, словно поджидая кого-то, и скушала всего лишь несколько устриц из бочонка, любезно присланного портным к ужину в «Сапожную Щетку».

— В чем дело? — спросил мистер Вулси своего союзника Крампа, после того как дамы удалились и они остались вдвоем. — Она рта не раскрыла за целый вечер. Она ни разу не посмеялась над фарсом и ни разу не заплакала, когда давали трагедию, а вы знаете, как легко она смеется и плачет. Она выпила всего только полстакана негуса, а пива — не более четверти стакана.

— Да, — спокойно подтвердил мистер Крамп. — Не иначе как брадобрей приворожил ее: он ее причесывал перед театром.