Украшением этого общества были два холостяка, два самых что ни на есть избранных представителя своего класса, — мистер Вулси, портной из знаменитой фирмы «Линдси, Вулси и К°» на Кондит-стрит, и мистер Эглантайн, прославленный парикмахер и парфюмер с Бонд-стрит, чье мыло, бритвы и патентованные, пропускающие воздух парики были известны всей Европе. Линдси, старший компаньон этой фирмы, владел прекрасным домом в Риджент-парке, выезжал в собственном кабриолете, и его участие в делах фирмы ограничивалось тем, что он дал ей свое имя. Вулси же жил при лавке, сам в ней работал, и говорили, что его покрой не уступал в элегантности покрою любого другого портного в городе. Вулси и Эглантайн были соперниками во многих отношениях; они соперничали в следовании моде, в остроумии и, самое главное, оба притязали на руку вышеупомянутой очаровательной молодой леди, черноглазой певуньи Морджианы Крамп. Оба они были отчаянно влюблены в нее, и каждый в отсутствие другого старался всячески унизить соперника. Вулси утверждал, что настоящее имя парикмахера совсем не Эглантайн, что он только пускает пыль в глаза (но Вулси не проведешь), что он целиком и полностью находится в руках евреев и что его лавка со всеми складами всецело принадлежит ростовщикам. Эглантайн, в свою очередь, заявлял, что утверждение Вулси, будто он ведет свой род от кардинала, чистейшая выдумка, что хотя он и компаньон фирмы, но доля его составляет всего лишь шестнадцать процентов, что дела фирмы запутаны и она кругом в долгах. Во всех этих утверждениях, как это всегда бывает, крылась большая доля истины и не меньшая доля злостной клеветы; так или иначе, оба джентльмена занимали видное положение в своем кругу, и родители Морджианы не без одобрения относились к обоим претендентам. Мистер Крамп был на стороне портного, тогда как миссис Крамп со всем пылом стояла за галантного парфюмера.

Любопытно отметить, что оба джентльмена нуждались во взаимных услугах: Вулси — по причине преждевременно появившейся лысины, а может быть, в силу еще более рокового недостатка, нуждался в парике, тогда как Эглантайну, страдавшему чрезмерной полнотой, чтобы выглядеть мало-мальски пристойно, требовался хороший портной. Он носил коричневый сюртук, обшитый шнуром, и с помощью всевозможных ухищрений всячески пытался скрывать свою тучность; однако слова Вулси, что в своем одеянии он всегда будет выглядеть деревенщиной и что только один человек во всей Англии способен сделать из него джентльмена, запали парфюмеру в самую душу, и ни о чем на свете он так не мечтал (если не считать, разумеется, руки мисс Крамп), как о сюртуке от Линдси, уверенный, что тогда уж Морджиане перед ним не устоять.

Если Эглантайну причинял множество хлопот его костюм, то он, со своей стороны, не упускал случая жестоко поиздеваться над париком Вулси, ибо последний, хотя и пользовался услугами лучших парикмахеров, никак не мот раздобыть парика, который выглядел бы на нем естественно, и злосчастное прозвище мистера Паричка, которым наградил его один цирюльник, сохранилось за ним даже в клубе, так что ему приходилось то и дело краснеть, когда кто-нибудь намекал на это обстоятельство. И Эглантайн и Вулси давно бы уже с радостью покинули «Отбивную», но, имея определенные виды, ни один из них не решался оставить поле сражения за соперником.

Нужно отдать должное мисс Морджиане: она ни одному из них не отдавала предпочтения и, принимая в подарок флакон одеколона, или гребень от парикмахера, или же билет в оперу, приглашение в Гринвич или кусок настоящего генузского бархата на шляпку (предназначавшегося первоначально для жилета) — от другого обожателя, была одинаково мила с обоими и каждому преподнесла по локону своих прекрасных шелковистых волос. Это было все, чем она располагала, бедняжка! И как же еще она могла отблагодарить своих обожателей, как не таким скромным и безыскусным выражением признательности? В тот день, когда соперники обнаружили, что они оба обладают локонами Морджианы, между ними разразилась бурная сцена, окончившаяся ссорой.