— Я был в своем клубе, — отвечал, слегка покраснев, Эглантайн.

— Как, разве вы не были в театре с очаровательной черноглазой мисс? Кстати, как ее зовут?

— Не важно, как ее зовут, что вам до ее имени, капитан, — уклончиво отвечал Эглантайн отчасти из осторожности, отчасти же от смущения. С одной стороны, он не решался признаться, что это была мисс Крамп, а с другой стороны, ему не слишком хотелось, чтобы капитан ближе познакомился с его суженой.

— Боитесь за свои пять тысяч, ах вы, пройдоха! — как ни в чем не бывало продолжал капитан, тогда как на самом деле он был крайне обескуражен, ибо, сказать по правде, он только потому и утруждал себя рассказами о вышеупомянутом обеде и сулил свести Эглантайна с сиятельными лордами, что надеялся ублажить Эглантайна и выведать у него подробности о молодой леди с глазами, похожими на бильярдные шары. Из тех же соображений он попытался помириться с мистером Мосрозом, но, как мы видели, также потерпел полнейшую неудачу.

Будь читатель лучше знаком с мистером Уокером, ему бы не понадобилось вышеприведенное объяснение; но так как мы находимся всего лишь в самом начале нашей истории, кто же будет в состоянии разгадать его планы, если мы не возьмем на себя труд их объяснить?

Итак, краткий и исполненный достоинства ответ почтенного торговца бергамотным маслом: «Что вам до ее имени, капитан?» — чрезвычайно озадачил нашего героя; и хотя он и просидел еще добрых четверть часа и был необычайно любезен, и сделал несколько весьма искусных попыток навести разговор на интересующую его тему, парфюмер, несмотря ни на что, остался непреклонным; вернее, он был попросту напуган: сей бедный, толстый, робкий, простой и добродушный джентльмен неизменно оказывался жертвой мошенников и вечно попадал впросак и запутывался в ловушках, расставляемых тем или иным негодяем. К тому же, как все робкие люди, он умел притворяться и всегда чуял преследователя, как заяц чует гончую. Он то застывал на месте, то начинал петлять, то пускался опрометью бежать, и тогда-то ему приходил конец. Безошибочный инстинкт, порождаемый страхом, подсказывал ему, что капитан, задавая вопросы, что-то против него замышляет, поэтому он был начеку, нервничал и не знал, как отвечать. И, боже мой, как же он был благодарен своей звезде, когда подъехал экипаж леди Грогмор и привез обеих мисс Грогмор, которые отправлялись к трем часам на званый завтрак и которым к этому времени надо было сделать прически!

— Я загляну к вам попозже, Тайни, — проговорил капитан, когда услышал, что Эглантайна зовут к приехавшим.

— Непременно, капитан, очень буду рад, — отвечал парфюмер и с тяжелым сердцем направился в дамский зал.

— Убирайся с дороги, дьявол! — с проклятьями накинулся капитан на огромного кучера леди Грогмор, стоявшего в пунцовых панталонах в дверях и вдыхавшего неисчислимые ароматы, несущиеся из лавки; кучер в ужасе посторонился, и учтивый агент вышел из парикмахерской, не заметив усмешки мистера Мосроза.

Уокер был в бешенстве от своей неудачи и в бешенства зашагал по Бонд-стрит.

— Так или иначе, но я узнаю, где живет эта девица, клянусь небом, я это узнаю, хотя бы мне пришлось заплатить за это пять фунтов!

— Что верно, то верно, — неожиданно произнес рядом с ним чей-то мрачный низкий голос. — Что для вас значат деньги?

Уокер обернулся: это был Том Дейл.

Кто в Лондоне не знал маленького Тома Дейла? У него были щеки как яблочки, он каждое утро завивал волосы, под мышкой у него всегда торчали две свежие газеты, он не расставался с зонтиком, носил голубой галстук, коричневый сюртук и огромные башмаки с квадратными носами, в которых он фланировал по улицам. Он был вездесущ и знал все и вся. Он ежедневно попадался всем на глаза и был в курсе всего, что кто-либо когда-либо делал, хотя никому не было известно, что делает он сам.