В домике на Коннот-сквер, куда, простившись с мужем, вернулась Морджиана, ее встретил в дверях мальчик-слуга, изъявивший желание немедленно получить жалованье; на желтом шелковом диване сидел весьма непрезентабельного вида человек в очень потрепанном пальто (поставив перед собой на альбом кружку пива, дабы не испортить столик розового дерева). Этот непрезентабельного вида человек заявил, что пришел за мебелью, которая подлежала изъятию в счет одного из неоплаченных исков. Другой джентльмен, столь же мало презентабельный, сидел в столовой, читая газету, и пил джин; он представился миссис Уокер как судебный исполнитель еще по одному иску и тоже собирался изымать какое-то имущество.

— На кухне сидит еще один, — предупредил мальчик-слуга, — он описывает мебель и грозится посадить вас в тюрьму за то, что вы стащили и потихоньку заложили посуду.

— Сэр, — проговорил мистер Вулси (ибо этот достойный джентльмен проводил Морджиану домой), — сэр, — сказал он, потрясая своей палкой перед молодым слугой, — если вы позволите себе еще хоть одно оскорбительное замечание, я сорву все пуговицы с вашей куртки. (Так как вышеупомянутых украшений на куртке было не менее четырехсот штук, слуга умолк.) Для Морджианы было великим счастьем, что ее сопровождал честный и преданный портной. Этот добрый малый целый час терпеливо дожидался ее в приемной комнате долговой тюрьмы, предвидя, что по дороге домой Морджиане потребуется защитник; и читатель еще более оценит его доброту, когда мы скажем, что, пока он сидел в приемной комнате, он подвергался насмешкам, — да что там насмешкам! — форменным оскорблениям со стороны некоего корнета Фипкина из голубой гвардии, посаженного в тюрьму по иску, предъявленному ему «Линей, Вулси и К°», — ибо сей корнет как раз завтракал в то время, как его настойчивый кредитор входил в приемную. Корнет (восемнадцатилетний богатырь ростом в пять футов и три дюйма в сапогах, задолжавший пятнадцать тысяч фунтов) был страшно зол на этого упрямого кредитора, и заявил ему, что, если бы не тюремные решетки, он вышвырнул бы его в окно; затем он вознамерился свернуть портному шею, но Вулси выставил вперед правую ногу и привел в боевую готовность кулаки. «А ну, попробуй!» — сказал он молодому офицеру, после чего корнет обозвал портного грубияном и вернулся к прерванному завтраку.

Когда судебные исполнители завладели домом мистера Уокера, миссис Уокер вынуждена была искать прибежища у своей матери по соседству с «Седлерс-Уэлзом», а сам капитан обосновался со всеми удобствами во Флите. У него были с собой кое-какие деньги, которые позволили ему устроиться там вполне роскошно. Он был окружен лучшим тамошним обществом, состоявшим из нескольких выдающихся в своем роде молодых джентльменов самого благородного происхождения. По утрам капитан садился за карты и курил сигары, а по вечерам — курил сигары и вкушал обед. После отменного обеда — снова садился за карты, и так как он был опытным игроком и чуть ли не двадцатью годами старше большинства своих приятелей, он почти неизменно выигрывал; получи он в самом деле чистоганом все выигранные деньги, он смог бы выйти из тюрьмы и сполна расплатиться со всеми своими кредиторами, в том случае, конечно, если бы он этого пожелал. Какой смысл, однако, слишком подробно заниматься такими подсчетами, когда молодой Фипкин заплатил ему на самом деле только сорок фунтов из семисот, вручив на остальную сумму несколько векселей; Элджернон Дьюсэйс не только не заплатил ему проигранных трехсот двадцати фунтов, но еще занял у него же семь шиллингов и шесть пенсов, кои и остался должен ему по сей день; а лорд Дублкитс, проиграв капитану девятнадцать тысяч фунтов в орлянку, отказался платить вовсе, ссылаясь на свое несовершеннолетие и на то, что играл в нетрезвом состоянии.