Не думаю, чтобы он смог сейчас справиться с собой. Не думаю, что мы можем сейчас рисковать.
– Но если мы не…
– Он прав, – просипел Охотник. – Не надо рисковать… – Он вздрогнул, будто от скрытой боли. – Я могу причинить вам вред. Я могу даже убить вас. Но… Я скорее умру, чем сделаю это.
Дэмьен с минуту наблюдал за Таррантом – тот еле дышал, еле шевелился, – затем спросил:
– Ты можешь восстановиться?
Охотник поднял руку к лицу и потер глаза. Пальцы были уже целы, но в крови. Хлопья обугленной кожи сыпались с лица, когда он тер щеки, и открывалась новая, гладкая, белая.
– Похоже… да, смогу. Они не сделали со мной ничего такого, чего не исцелило бы время. Ни с телом, ни с чем иным.
Он попытался сесть, но обессиленно повалился на спину.
– Сколько?.. – выдохнул он.
– В огне? Восемь дней – Сиани подсчитала.
– А кажется, целую вечность…
Посвященный с трудом переводил взгляд на Сиани, на Хессет, на утыканного. На последнем задержался, и в серебряных глазах мелькнула искорка мимолетного любопытства. Затем слабость взяла верх, и он откинул голову. И прошептал:
– Ты спас мне жизнь.
Светлые глаза обратились к Дэмьену, и в глубине их, за болезненной мутью, блеснуло что‑то знакомое. Проблеск сардонического юмора. Ободряющий признак.
– Не ожидал от тебя.
– Угу. Я тоже. – Священник поднялся на ноги, отряхивая затвердевшую грязь, приставшую к одежде. – Справишься дальше сам, ладно? Восстановишь себя, если получится. – Он обернулся к Хессет. – Слушай, Потерянный может покараулить? Больше ни у кого сил не хватит.
Красти пробормотала что‑то на своем языке, утыканный поворчал в ответ. Но согласился, и звуки его речи показались Дэмьену уже чем‑то знакомым.
– Ну и ладно.
Он привернул фитиль лампы, экономя масло: от того, что они взяли с собой, осталось едва полфляжки. Когда и оно закончится… Дэмьена передернуло. Придется постоянно поддерживать Видение.
– Давайте‑ка поспим, – предложил он остальным. – Может, больше и не придется.
И рухнул на землю словно подкошенный, лишившись последних сил от усталости, от потери крови, от череды бессонных ночей. Он откинулся на кучу одеял и платья и слушал, как колотится сердце в груди и вздрагивает от ударов крови расслабленное тело. Потом он медленно соскользнул во тьму. Ласковую, уютную, гостеприимную тьму.
В первый раз за восемь дней ему не приснился огонь.
Когда он проснулся, что‑то изменилось. Какое‑то время он не мог сообразить, в чем же неправильность, – его одолевало головокружение от недавней потери крови, мешая думать ясно. Да, там, где он оставил лампу, свет не горел. Да и самой лампы там не было. Он оглядел пещеру и заметил искорку в дальнем конце зала. С нею рядом двигалась высокая фигура, временами заслоняя слабый свет, так что Дэмьен оказывался в полной темноте.
Таррант.
Очевидно, он отыскал свою одежду – то, что спасла Сиани, – и умудрился натянуть шелковую рубаху и узкие шерстяные штаны, так что большая часть его израненной кожи была скрыта от света. Там же, где она все‑таки виднелась – на кистях, на ступнях, – взгляд поражала меловая бледность, полностью лишенная живых цветов. Дэмьен никак не мог сообразить, нормально это или нет.
Охотник снял крышку с фонаря, отвернул фитиль и поднес к поверхности странно изогнутой колонны. Приближаясь, Дэмьен увидел, что пальцы посвященного коснулись искрящегося камня, пробежали по желобчатой поверхности. Потом еще раз, помедленней.
– Так не бывает, – услышал он шепот. – Быть не может. |