— Ты уверен на счёт этого?

Он улыбнулся и кивнул.

— Думаешь, я хочу провести остаток жизни, привязанный к этой штуковине? Или заставлять кого-то взбираться на стремянку, чтобы кормить меня?

— Да уж, из этого получился бы отличный ролик для «Ютуб».

— Никто не поверит.

Она нашла верёвку и коричневый бумажный пакет, и отнесла в гостиную. Скотт протянул руки.

— Давай-ка красотка, покажи, что умеешь. Кидай пакет.

Она кинула, и это был отличный бросок. Пакет пролетел по дуге прямо в его вытянутые руки… остановился в дюйме от ладоней… затем медленно опустился на них. Пакет будто заново набирал вес, и Дейрдре вспомнила, что Скотт сказал, когда объяснял то, что с ним происходило: для него вещи имели вес. Это был парадокс? От этого у неё гудела голова, но, чтобы это ни было, сейчас ей было не до этого. Он вынул из пакета квадратный предмет, завёрнутый в плотную бумагу со звёздочками. Снизу торчал красный язычок длинной около шести дюймов.

— Это называется «Скайлайт». Сто пятьдесят долларов, произведён на фабрике фейерверков в Оксфорде. Надеюсь он того стоит.

— Как ты подожжёшь его? Как, когда ты… когда ты…

— Не знаю, смогу ли, но шансы велики. У него тёрочный запал.

— Скотт, мне обязательно это делать?

— Да, — ответил он.

— Ты хочешь уйти.

— Да, — сказал от. — Пора.

— На улице холодно, а ты вспотел.

— Не важно.

Но ей было важно. Она поднялась наверх в его спальню и стянула утешителя с кровати, на которой спали — до поры, — но которая не сохранила следов его тела на матрасе или его головы на подушке.

— Утешитель, — прохрипела она. Какое же глупое слово, учитывая обстоятельства. Она спустилась с ним по лестнице и кинула ему, как до этого кинула пакет, глядя с той же увлечённостью, как оно остановилось… расправилось… и затем опустилось на его грудь и колени.

— Укутайся.

— Да мэм.

Она подождала, пока он сделал это, затем подвернула нижнюю часть под его ноги. На этот раз она приподнялась выше, — двойное «ой-моя-дорогая» вместо одинарного. Её колени оторвались от пола и волосы поднялись вверх. Когда всё закончилось, когда её колени снова коснулись пола, она стала лучше понимать, почему он всё ещё был способен улыбаться. Она вспомнила то, что читала в колледже — может быть, Фолкнер: Гравитация — это якорь, который тянет нас в могилу. Для этого человека не будет могилы, и не будет больше гравитации.

— Как у Христа за пазухой, — сказал он.

— Не остри Скотт, пожалуйста.

Она зашла за кресло и положила ладони на ручки. Верёвка не понадобилась, её вес остался прежним. Она прокатила его через дверь на крыльцо и вниз по пандусу.

Вечер выдался холодный, он охлаждал пот на его лице, но воздух был таким же сладким и живительным, как первый откушенный кусок осеннего яблока. Над головой висел полумесяц и целый триллион звёзд.

Чтобы уравновесить триллион таких же таинственных камушков на дороге, по которой мы ходили каждый день, подумал он. Таинство сверху, таинство снизу. Вес, масса, реальность: таинство повсюду.

— Не плачь, — сказал он. — Это же не долбаные похороны.

Она закатила его на заснеженную лужайку. Колёса погрузились в снег на восемь дюймов и остановились.