А впрочем он был добрый малый, а, главное, честен и, если он покупал у кого книги, ценою не притеснял.

Дмитрий Федорович впоследствии начал издавать книги и книги хорошие, которые читались публикою охотно (а какие именно — Свешников о них писал, и я повторять не стану).

«С мелкою сошкою из книжников, особенно с молодыми, он был несообщителен». Так пишет Свешников, но это неправда. Он со всеми был вежлив, поклончив и не горд!

Я в то время был сам мелкая сошка, но любил иметь с ним дела и охотно продавал ему товар и именно тот товар, который ему подходил. И он добросовестно платил и ценою не прижимал.

Покупатели в то время были в рынке всех сортов: литераторы, ученые, офицеры, художники, студенты, священники. Эти искали товар — книги редкие, которые можно было приобрести недорогой ценой. Небольшая часть покупателей были что называется лапотники, которым нужны учебная псалтирь, святцы, царь Соломон, Оракул, «Битва русских с кабардинцами», «Английский милорд», песенник и разные сказки и жития святых издания Холмушина, Шатаева и московского издания сказки и жития святых, а также лубочные картины, намалеванные красками и черные. И эти покупатели были из всего Петербурга, его окраин и из деревень.

Я повторю, что был это рынок единственный во всем Петербурге, слава про который разнеслась по всей России. Кто только был когда-нибудь в Питере, тут он покупал книги, одежду, сапоги, ситец, фуражки, платки и железный и медный товар, замки, молотки, самовары, иконы, киоты, золото, серебро, преимущественно краденое. И всего не перечесть. И тут же недалеко — ягодный ряд: ягоды, орехи, яблоки, лимоны, апельсины. И рядом Щукин двор, певчие птички, курочки, петушки.

Вот потому-то тогдашняя публика и любила столь прославленный рынок, а особливо в воскресные и праздничные дни. Весь рынок был полон народа, покупателей и продавцов.

Сгорел рынок, и у Дмитрия Федоровича сгорело много редкого хорошего товара, так как спасти из лавки было нельзя. В Духов день рынок не торговал, торговцы гуляли, и женихи, хозяйские сынки, в Летнем саду выбирали себе невест. Но на счастье Дмитрия Федоровича, у него была кладовая в Банковской линии, заваленная товаром. Некоторые книги после пожара поднялись в цене вдвое и даже более, и потому Федоров заторговал лучше прежнего.

После пожара рынка торговцам был отведен на время Семеновский парад. Он проторговал в чем два года, [потом] перебрался опять во вновь отстроенный Апраксин рынок.

В Инструментальной линии в Каменном корпусе лавка, им снятая, была большая, с верхом, торговля шла у него хорошо, сын его, Дмитрий Дмитриевич, учился в то время в Коммерческом училище, но ученья не кончил и находится с отцом в лавке. Так шли у него дела. Около семидесятых годов Дмитрий Федорович стал хиреть, но все-таки и нездоровый он следил за торговлею и издавал кое-какие издания. После смерти он оставил сыну и другим наследникам большой капитал деньгами, а особенно много товару. Сын его, Дмитрий Дмитриевич, выдал наследникам деньги за их части, а торговлю оставит за собою и сделался самостоятельным торговцем. Но торговцем не таким деятельным и умным, как его покойный отец. Занялся он изданиями, в которых ровно ничего не смыслил, например, нотами. Стал издавать журнал, да притом еще иллюстрированный, под названием «Наше время», и еще [журнал] «Посредник печатного дела». За делами, т. е. торговлею следил плохо, а завел себе пару ухарских лошадей, франта кучера. Просто сделался прожигателем жизни и отцовского капитала — и быстро как капитал, так и товар стал у него таять. Из рынка он перебрался, сняв дорогое помещение под магазин по Садовой улице, угол Толмазова переулка, и стал раскладывать за шикарными окнами в магазине вновь издаваемые им ноты. Дела пошли плохо, на одних нотах далеко не уедешь, и он попросту стал прогорать, многим задолжал и потому должен был лучший свой книжный товар за долги продать, а что похуже, то продавал разным торговцам за бесценок, ну и дело закончено.