— Откуда он?

— Курд.

Курдская община, переехавшая в Израиль из Персии в семидесятые, была большой и сплоченной. Курды жили в основном в центре страны.

«Если все это проверять, тут до конца века работы!»

— Амран давал тебе денег? — Кейт не пользовался навязываемым Роном словечком «отец».

— Десять-пятнадцать шекелей — детям на конфеты.

— Деньги у него были?

— Он их жертвовал. На солдат, на больных детей, на синагогу…

Ни с какой стороны Кейт никак не мог к нему подступиться. Мамзер был абсолютно спокоен. В отличие от большинства религиозных ортодоксов — «черных кип», не туживших в израильской армии, Рон Коэн выглядел физически развитым.

— Ты служил в боевых частях? — спросил детектив.

— Да.

Это была редкость.

Рон Коэн воспользовался паузой:

— Вы не задержите меня? Мне сидеть ешиву…

Согласно Торе в течение всей недели после похорон родные умершего должны оставаться в доме, сидя на низких стульях, скорбя о покойном и принимая выражения соболезнования знакомых и соседей…

Почувствовав замешательство полицейских, Рон Коэн разошелся.

Возвращаясь с площади Кикар Цион, где он попрошайничал, домой, Амран Коэн будто бы превращался в идеального отца, доброго дедушку…

— Я привозил к нему детишек. Он благословил их…

— Он молился? Был набожным?

— Безусловно!

— Ходил в синагогу?

— По праздникам? Всегда! Хотя это было тяжело: ноги! По-моему, у него было постоянное место…

— В какой он бывал обычно?

— Я привозил его в Главную синагогу. На Кинг-Джордж!

Рон беззастенчиво врал.

— Он читал молитвенник?

На лицо мамзера впервые словно набежала неясная тень облачка, хотя солнце давно зашло. В кабинете на втором этаже Центрального отдела зажгли свет.

— Конечно…

— Ты говорил, что мыл его в ванной…

— Да, приходилось.

— И ты не заметил, что он не обрезан? Гой?!

Рон Коэн укоризненно взглянул на полицейского: в уголках губ едва уловимо мелькнула насмешливая улыбка.

— Смотреть на детородный орган своего отца?!

Иудаизм строжайше это запрещал.

Кейт не выдержал, грохнул ладонью по столу:

— Святоша…

— За что вы нас не любите? — Рон Коэн был неплохим актером. Лицо его покраснело, он словно приготовился заплакать. — За то, что мы молимся за вас?! Просим Бога отпустить вам грехи?!

В аллее позади Бар Йохай в ночное небо взметнулись первые брызги искр и яркое пламя. Десятки костров зажглись почти одновременно.

Веселый праздник Лаг ба-Омер начался!

Взрослые и дети, в том числе даже самые маленькие, тащили в руках, везли на колясках обрезки досок, выброшенные на свалки ящики, коробки, разбитую мебель.

Костры жгли на пружинистых зеленых израильских газонах, на которые дерн привозили скатанным в рулоны, на пластмассовой основе, и потом расстилали машиной…

Всюду, на пригорках, на асфальте, даже в опасной близости от деревьев, горели костры…

Многие семьи зажгли свои небольшие костры.

Израильтяне сразу же поспешили заняться «общенациональным спортом», а попросту — жратвой, появились шампуры, соки, специи…

Святой город трех религий к ночи наполнился запахом гари, жареного мяса, трелями пожарных машин, хороводами, пением детей и лаем собак.