Рассыпавшиеся по склону огни мерцали вокруг, сколько хватало глаз, до арабской деревни Бейт-Сафафа и вверх в сторону Малки и дальше, к Кирьят-Йовель.

В парке у железнодорожного полотна в Катамонах исюду горели костры.

Иностранные рабочие — в большинстве румыны — на каменных бордюрах попивали свое любимое пиво «Голд-стар» — просоленные, прокаленные солнцем, в белых от строительной пыли майках и шортах, в крепко сбитых рабочих ботинках.

Две молодежные компании выходцев из СНГ — человек по десять-пятнадцать — сидели по обе стороны олив. Совсем чужие друг другу: только «Здравствуй!» и «Пока!».

Улица Бар Йохай против улицы Сан-Мартин…»

Ребята с Сан-Мартин были постарше, серьезнее. Группировались вокруг молодежного паба с многозначительным зловещим названием «Сицилийская мафия».

Паб принадлежал двоим.

Макс — из молодых авторитетов, он иногда ненадолго приезжал в аллею. Сидел с пацанами. Вел себя как старший.

Про второго — по слухам, полковника Советской Армии, афганца — говорили с опаской. Он был темной личностью…

Вечерами в аллее ребята курили, валяли дурака, выгуливали собак, привезенных, как и они сами, за тридевять земель хлебать ближневосточного киселя…

Одинокое дерево со взъерошенной ветром кроной, отделяло боковой придел, закрытый оливами от глаз гуляющих по Главной аллее.

Гия сидел со своими. Слушал. Помалкивал.

Разговор с убийства Амрана Коэна перешел на попрошаек вообще.

— Я видел там у нас одного нищего. Рвал сотенные…

Высокий, с темным плоским лицом, с маленькими

глазками. Арье был с собакой, выбракованным альбиносом-бульдогом Блинки. Он попридержал Блинки на поводке, вспомнил доисторическую родину.

— Лень было считать… Ему говорят: «Ты чего, мужик? Крыша поехала?»

— А он? — спросил рыжий Дан.

— А чего он? Дерьмо не ценишь, даже если его очень много!

— Козел… — В голосе прозвучало уважение.

Арье и рыжий Дан-харьковчанин были сожителями Борьки Балабана по квартире.

Оба ничего толком не знали о случившемся, большую часть событий проспали. Хорошо еще сегодня не ушли в ночь — по случаю праздника Лаг ба-Омер. Им было все интересно.

— Ко мне подошел нищий, — говорил Арье. — В Рехавии, недалеко от банка. Просит. Серьезно так… Я дал десять агорот. Он посмотрел, сначала хотел швырнуть на тротуар! Потом стал мне объяснять свои проблемы. Сколько ему и чего надо в день съедать за сутки…

— Козел, падло!

Рыжий Дан реагировал на все одинаково. Ленка, сидевшая впереди них, рядом с Балабаном, беспрестанно оборачивалась. Мало ли что выкинут эти за спиной.

«Оба отмороженные. Попали в чужую страну, ничего не знают, оттого ничего не боятся. Матерятся, хамят. Эти точно угодят в тюрьму!..»

Третий с ними — жирный Боаз — был не такой оборзевший. Работал охранником муниципалитета. Попросту — сторожем. Проверял сумки на входе в офис…

— Амран Коэн предлагал мне у него убирать.

Боаз явился в аллею прямо со службы — в джинсах, в белой форменке с синими погончиками и клапанами на карманах, такого же цвета галстуке. Ремень врезался глубоко под толстый, навыкате живот.

— Я бы согласился! Да ему надо как раз в те дни, когда я работаю…

— С твоим-то жирком?!

Девица Боаза, жидкая телка Мали — у себя в Брянске Мила — полулежала у него на плече. У нее, как и у Боаза, были вечно проблемы. То её оскорбляли, то пытались трахнуть.

— А чего?!

— Брось ты! Уборщик из тебя… Между прочим, Ципи, марокканка, видела тут двоих… Похожих на «русских».