Мейерс взглянул на портрет Элизабет над камином. Разумеется, вернулась. Куда же еще ей было идти? Что еще ей было делать? Послонялась, побродила без толку по городу, переночевала разок‑другой в отеле, а потом поняла, что ей без него не обойтись. Пришлось вернуться. Он опасался самоубийства – последней ее попытки поступить ему наперекор, назло, но он знал, что этого она не сделает. Не сейчас же, когда она беременна.

– Пришлите ее сюда. – И отвернувшись от охранника, он направился к креслу.

– Сэр?

Он остановился, с досадой оглянулся.

– Я сказал, пришлите ее сюда!

Охранник кашлянул:

– Миссис Мейерс в вашем кабинете, сэр. Она сказала, что будет ждать вас там.

Мейерс вскинул голову, будто не расслышал. «Сказала, что будет ждать вас там». Тупая боль в висках словно взорвалась и охватила лоб, в глаза будто вонзили острые кинжалы.

– Пошел вон отсюда! – приказал он.

Когда дверь открылась, Элизабет Адамс не пошевельнулась. Пробили дедовские часы в углу, словно возвещая о прибытии Роберта Мейерса. Вид ее, сидящей в его кресле, заставил его остановиться в дверях. Его кресло. Ей было известно, что он поставил его у письменного стола как раз напротив двух других горчичного цвета кресел, разделенных стеклянным кофейным столиком. Именно так и такого рода кресла располагались в Овальном кабинете Джона Кеннеди. Он закрыл за собой дверь и спокойно подошел к камину из необработанного камня.

– Что мы должны обсудить с тобой, Элизабет, это ответную меру. – Он говорил, обращаясь к толстому зеркальному стеклу окна. – Мы должны решить, какова будет адекватная мера наказания. Я так понимаю, что ты меня испытываешь… Испытываешь мое терпение. Что так ты хочешь привлечь к себе мое внимание. Хочешь, чтобы я тебя наказал. – Он замолчал и повернулся к ней. – Так что же послужит тебе наказанием, Элизабет? Чего лишить тебя?

– Жизни, – негромко сказала она.

Он метнулся вперед, сбив с кофейного столика вазу с только что срезанными цветами, и обеими руками схватился за кресло. Его искаженное лицо придвинулось совсем близко к ее лицу, но голоса он не повысил, сказав почти шепотом:

– Не думай, что это не приходило мне в голову! Не думай, что именно это я не собирался сделать!

– Как сделал это с Джеймсом Хиллом.

Он улыбнулся.

– Да, как сделал это с Джеймсом Хиллом.

– Но разница в том, Роберт, что нельзя лишить жизни уже мертвую.

Он засмеялся сначала тихо, лишь дернулся в коротком смешке, но смех все нарастал, пока Мейерс не повалился в одно из кресел. Он схватился за голову, потер себе лицо.

– Ты что, сама не понимаешь, как это смешно? Как мелодраматично это прозвучало? Я должен тебя пожалеть, растрогаться, да? – Он опять встал и, оглядевшись, широким жестом обвел комнату. – Ты живешь в доме, роскошнее которого не придумаешь! В твоем распоряжении целый штат прислуги, которая только и ждет твоих приказаний!

– Ты выстроил тюрьму и нанял охранников следить за мной.

– Серьезно? Ты где только не побывала, изъездила чуть ли не весь мир, водила знакомство со знаменитостями, носила самую дорогую одежду, ела деликатесы из деликатесов! – Нависнув над ней, он тряс ручки ее кресла. – Разве не я дал тебе все, о чем ты могла только мечтать, и даже больше? Чего тебе было надо, Элизабет? Жить в Грин‑Лейк, в этой развалюхе с видом на задворки? Кто стал моим соперником? Нищий профессор в занюханной юридической школе?

– Тебе никогда не стать таким, как Джеймс Хилл! – сказала она.

Его опять начал разбирать смех.

– Хватит, Элизабет! Пора прекратить эту нелепость, положить конец этому безумию!

– Рада, что и вы так считаете, сенатор!

Обернулся Мейерс не сразу.