Турбины ревели как никогда, так что вроде даже воздух вибрировал. Но, понимаешь, это все было вдали – этот рев – потому что отсюда до Проекта километров десять. А там мы были где‑то посередине – километрах в четырех‑пяти от ущелья. Ну, ты сам представляешь, сколько силы можно получить из этой реки.

– На гребне Григорьевского перевала, – подхватил Казимир, – мы остановились и оглянулись. Море света, прямо зарево стояло по краям всего Печорского ущелья. Ну, я поселился здесь одним из первых, можно сказать, первая жертва Хрущева, – и за все эти годы ничего подобного не видел. Нет, это было не что‑то природное, это была машина, какое‑то оружие! Потом... – он покачал головой, пытаясь подобрать нужные слова, – началось что‑то совсем несусветное!

На этом этапе рассказа Юрий не выдержал и вновь вмешался в повествование.

– Турбины взвыли как безумные, – сказал он. – А потом вдруг как будто кто‑то вздохнул или охнул! Поток света... нет, световая труба, как какой‑то огромный, ярко светящийся цилиндр выстрелился из ущелья, осветил все горы, как днем, и стал взлетать в небо. Быстро! Молния по сравнению с ним стояла бы на месте! Так, во всяком случае, казалось. Это было пульсирование света: в глазах горело только послесвечение от него, а самого света было не увидеть. А потом он исчез, как ракета улетел в космос. Обратная молния? Лазер? Гигантский прожектор? Нет, ничего подобного – оно было гораздо... как бы тверже.

При этих словах Джаз улыбнулся, но свое слово сказал старый Казимир.

– Юрий прав, – заявил он. – Когда это началось, стояла ясная ночь, но за час непонятно откуда появились облака и пошел теплый дождь. Потом задул горячий ветер – как будто дыхание огромного зверя – откуда‑то с гор. А утром с гор и перевалов стали прилетать птицы и умирать – тысячами. И звери тоже! Никакой луч света, пусть самый сильный, не может натворить такое. И это еще не все, потому что сразу после того, как они это испытали, после того, как выстрелили этим светом в небо, пошел запах горелого. Ну, знаете, как когда горит электроизоляция? Может быть, озон? А потом мы услышали, как завыли сирены.

– Сирены? – это особенно заинтересовало Джаза. – Из их Проекта?

– Конечно, а откуда же еще? – ответил Казимир. – Сирены тревоги, аварийные! Произошел несчастный случай, катастрофа. Ну да, мы слышали слухи. И в течение следующих двух‑трех недель... туда‑сюда летали вертолеты, по новой дороге разъезжали “Скорые помощи”, люди в скафандрах удаляли радиацию со стен ущелья. И говорили вот что: отдача! Это оружие действительно выстрелило в небо, – с этим все у них получилось – но оно же дало отдачу в ту пещеру, где его установили. Там все выжгло – расплавило камни, обрушило крышу, чуть не сбросило весь этот свинцовый щит! Мертвецов выносили оттуда целую неделю, и с тех пор эту штуку больше не испытывали.

– А что сейчас? – последнее слово, конечно, должно было остаться за Юрием. Он пожал своими могучими плечами. – Время от времени гоняют турбины, наверное, чтобы не заржавели; но, как говорит отец, с этим своим оружием они поутихли. Больше никаких испытаний. Может быть, самый первый раз их чему‑то научил, а может быть, у них получилось что‑нибудь такое, чего они и сами не понимают. Я, например, думаю, что они просто не знают, как управлять им. Я считаю, они с ним покончили. Правда, это не объясняет, почему они продолжают там крутиться, почему не демонтировали свое барахло и не убрались.

В ответ Джаз кивнул, сказав:

– Ну, это как раз один из вопросов, на которые я и должен найти ответ. Видите ли, множество очень важных, очень умных людей на Западе обеспокоены Печорским Проектом.