Он вздрогнул, слыша булькнувший голос, будто кто‑то полоскал горло керосином, испугался, не слыша, чтоб кто‑то вошел, после того, как сам входил в пустую палату.

– Кто здесь?..

– Я, милый.

Голос шел из‑за занавески. Он дотянулся, отдернул. В кресле в темном углу сидела худая плоскогрудая старуха. Черные волосы зачесаны назад в тугой пучок, темная кожа кажется еще темнее в канареечно‑желтой блузе без рукавов и ярких розовых бермудских шортах, но расу в тени распознать невозможно. На полу рядом стояла большая соломенная хозяйственная сумка.

– Когда вы пришли?

– Все время здесь была, – протяжно и звучно сказала она. Такой акцент встречается на Лонг‑Айленде, от Линн‑Сэмюэлс до энного градуса, а вот голос... настоящая выхлопная труба грузовика. Сколько пачек сигарет для этого надо выкуривать?

– С момента моего прихода?

Старуха кивнула.

Джек огорчился: как правило, он не допускал подобной беспечности. Поклялся бы, что палата пустая.

– Вы знакомы с отцом?

– Мы с Томасом соседи. Одновременно приехали и подружились. Он обо мне никогда не рассказывал?

– Мы... э‑э‑э... не часто беседовали.

– А он постоянно о тебе рассказывал.

– Вы, наверно, приняли меня за Тома.

Она тряхнула головой и затараторила со скоростью парового молота:

– Том‑младший будет постарше, Джек. Он про тебя рассказывал. Черт возьми, иногда нельзя было заткнуть ему рот. – Она встала, шагнула вперед, протянула искривленную артритом руку и представилась: – Аня.

Джек ответил рукопожатием, видя теперь, что женщина белая, точней, кавказской расы[15], ибо цвет кожи можно назвать любым, кроме белого. Глубоко загоревшая кожа, задубеневшая от многолетних солнечных ванн. Руки‑ноги костлявые, волосы угольно‑черные с седыми корнями.

Из‑за ее спины донесся слабый писк. Джек, приглядевшись, увидел голову крошечной собачонки с большими темными глазами, высунувшуюся из соломенной сумки.

– Это Ирвинг, – объяснила она. – Поздоровайся.

Чихуахуа снова пискнул.

Джек выпустил ее руку.

– Привет, Ирвинг. Не знал, что собак пускают в больницы.

– Не пускают. Но Ирвинг хороший пес. Умеет себя вести. А раз никто не знает, то никто и не возражает. А если узнают, пускай идут в задницу.

Джек рассмеялся от неожиданности. Женщина абсолютно не в отцовском вкусе – полная противоположность матери, – но она ему нравится.

В чем он ей и признался.

Она улыбнулась, не сводя с него ярких темных глаз, демонстрируя слишком белые зубы, явно вставные.

– Ну, возможно, и ты мне понравишься, если я тебя успею узнать. – Аня оглянулась на койку. – Люблю твоего отца. Почти весь день с ним сидела.

Джек был тронут.

– Вы очень добры.

– Для этого и существуют друзья, малыш. Не часто тебя благословляют таким соседом, как твой отец.

Благословляют? Надо бы выяснить, что тут кроется.

– Значит... – прокашлялся он, – папа обо мне рассказывал?

Интересно, что отец говорил, но расспрашивать не хочется – непозволительно.

– Он рассказывал обо всех своих детях. Всех вас любит. Помню, как плакал, услышав о твоей сестре. Страшно пережить собственное дитя. Но о тебе говорил чаще, чем о других.

– Правда? – удивился Джек.

– Может быть, – улыбнулась она, – потому, что ты жутко ему досаждаешь.

«Досаждаешь»... еще одно слово, которое слышишь нечасто.

– Да... пожалуй, действительно. – И немало.

– Он, видно, не понимает, что ты собой представляешь.