Вспоминал Николай Гервасьевич прожитую им жизнь,  вспоминал и  хмурился.  И пил

крепкий  чай,  заваренный по  старинному зэковскому рецепту  до  вязкой  черной

густоты.

     Отец Николай лежал на  кровати и  читал Библию.  Ко-ноныкин не  видел,  на

какой странице она открыта,  но тут и гадать не приходилось - что еще священник

мог читать,  кроме Апокалипсиса? Николай что-то недовольно ворчал себе под нос,

возвращался по тексту назад,  словно хотел найти уязвимое место и с облегчением

убедиться,  что  все  написанное -  просто  не  заслуживающая внимания фантазия

человека,  отчаявшегося от бесполезной борьбы за человеческие души.  Изредка он

что-то бормотал, то ли соглашаясь с мыслями Иоанна, то ли протестуя против них.

     Кононыкин  лег,  глядя  в  потолок,  и  попытался представить,  как  будет

происходить всеобщее восхождение к престолу Бога,  но так и не смог, потому что

внезапно вспомнился Коган  с  его  рассказом,  и  Дмитрий зримо представил себе

пыльную  дорогу,   устремляющуюся  в  бесконечность,   миллионы  усталых  людей

различного возраста,  движущихся по ней, и улыбающихся ангелов в белых одеяниях

вдоль дороги с херувимами на поводках.  Морды у херувимов были львиными,  и они

загребали всеми шестью когтистыми лапами, нецензурно рыча на людей.

     Дмитрий помотал головой,  отгоняя видение,  и сел. Кровать под ним жалобно

вскрикнула.

     Закончен бал. Погашенных свечей ряды белы, как чьи-то злые кости, хранящие

изгиб былых плечей,  и  блеск очей еще дрожит на  воске,  -продекламировал он и

почувствовал,  как фальшиво прозвучал его голос в ночной тишине, заполненной их

бессонницей.

     Ворожейкин  повернулся от  окна,  зло  хлопнул  себя  ладонью  по  колену.

     - Обидно,  -  сказал он.  - Я вот все думаю: неужели через три-четыре часа

все  кончится?  Встанет солнце над пустой землей,  будут по-прежнему течь реки,

стоять дома,  в  которых уже некому будет жить...  Тогда ради чего существовало

человечество?  Зачем мы пришли в мир?  Чтобы в один день взять и исчезнуть?  Но

это несправедливо! Должен ведь быть какой-то смысл в нашем существовании!

     - А  нас  предупреждали,  -  пробасил отец Николай,  облегченно захлопывая

книгу.  - Предупреждали, Ника-нор Гервасьевич! Нам объясняли, что от нас хотят.

Вдалбливали тысячу лет - возлюбите, дети, возлюбите, твари! Не возлюбили. Что ж

теперь дергаться? Кого винить?

     Кононыкин подошел к столу, налил себе в стакан воды.

     - С  нами по крайней мере,  -  сказал он,  -  честнее поступили,  чем мы с

тараканами, скажем. Ползет таракан по своим делам, а мы его - р-раз тапком! Нет

чтобы объяснить ему,  дураку усатому, - не ползай по кухне, запрещено тебе это.

Нет,   мы  его  без  уговоров,   сразу  к  высшей  мере  приговариваем.  А  Бог

действительно  милосерднее,   сам  на  землю  спустился,   за  грехи  пострадал

человеческие,  объяснил, как нам надо жить. А только потом, когда мы не поняли,

он нас, значит, тапком по земле и размажет.