он нас, значит, тапком по земле и размажет. Все по справедливости!

     - Не кощунствуй, - сухо сказал отец Николай.

     - Господи!  -  Димка принялся натягивать кроссовки.  -  Как  мне  все  это

надоело!  Чуть что -  не  юродствуй,  не  кощунствуй,  пристойно себя веди!  Не

прикалывайся,  чти  старших,  они,  блин,  умнее!  Вот  с  этого  фарисейства и

начинается падение,  мужики. Думаешь одно, а говоришь совсем другое. Ненавидишь

в  душе подлеца,  а в глаза ему -  здравствуйте,  Акакий,  как себя чувствуете,

Акакий Акакиевич?  Коля,  если бы  тебя пьяная шпана из  хулиганских побуждений

сейчас бы живьем в могилу закапывала,  ты все равно бы их уговаривал вести себя

пристойно? Ни слова бы резкого им не сказал? - Он махнул рукой. - Тут не то что

кощунствовать, тут волком выть впору!

     Злоба жила в Кононыкине,  ярость жила в нем.  Ярость и злость от осознания

собственного бессилия.

     - Ты,  Коля,  мхом зарос. На хрен тебе Библия? Что ты там хочешь вычитать?

Ну спасешься ты,  спасешься! Ты же у нас верующий, ты в Царствие Небесное точно

попадешь,  будешь там,  бляха-муха, на арфе тренькать и псалмы распевать! Ты-то

чего волнуешься?

     - Ты куда? - спросил отец Николай, пропустив яростные выпады мимо ушей.

     - Да куда угодно!  -  Кононыкин торопливо зашнуровывал кроссовки.  - Сидим

здесь,  блин,  как в склепе!  В деревню,  к тетке,  в глушь,  в Саратов!  -  Он

выпрямился.  -  Тошно мне,  понял?  Не могу я здесь сидеть! Чего, спрашивается,

сидим,  чего ждем?  -  Он подошел к двери. - Да плевать мне на эти справедливые

судилища!  Праведник,  блин,  выискался.  Ему бы свою морду в  зеркале увидеть,

тупой небось, как Клинтон!

     Он вышел, захлопывая за собой дверь.

     - Молодой еще,  -  сказал Ворожейкин.  -  Кому  в  таком  возрасте умирать

хочется? Вот и бесится!

     - Умирать в любом возрасте не хочется,  -  вздохнул отец Николай.  - И все

равно он не прав...

     - Не прав в чем?  -  поинтересовался Ворожейкин.  -  В том, что ведет себя

подобным образом?  А  если он  прав в  том,  что это действительно не Божий суд

приближается, а всечеловеческое истребление?

     - Да вам-то какая разница!  -  разозлился священник.  -  Одержание,  как у

Стругацких,  наступает.  И никто не знает, как с этим можно бороться и можно ли

вообще бороться!  Что мы в  наших Россошках сделать сможем?  Саранчу тракторами

передавить?  На ангелов с серпами и косами броситься?  Нам и не остается больше

ничего -  только ждать.  Ждать и  надеяться.  Или у  вас,  Никанор Гервасьевич,

другие предложения есть?

     - Есть,  -  сказал Ворожейкин.  - Пойдемте, Николай, погуляем? Дмитрий был

прав:  у нас тут не то келья,  не то казарма солдатская. Портяночный дух стоит.

Пойдем, дружище, на воздух. Всего два часа осталось!

     Они  вышли.  В  небе широкими разноцветными лентами раскатывалось северное

сияние и  кружились в  фантастическом хороводе разнокалиберные шары невероятных

расцветок.