... был и низкий ритмичный гул барабанов, переходящий в инфразвуки, от которых захолонуло в душах, и гром гигантских, как облака, литавр в руках гороподобных великанов; к ним присоединились низким ревом струны контрабасов и виолончелей. Подхватили ликующие ноты мелодии валторны, тубы, рожки; взяли верх над ними скрипки; покрыл все нарастающий по высоте октавами звон фортепьяно. И затем вступили голоса.

    Ах, какие это были звуки, какие голоса лились из динамиков на стоявши на Капитанском Мосте! Ода Радости в перемешку с Реквиемом Моцарта, с его Лакримозой, вселенским вздохом полной грудью; и еще что-то незнакомое, но не менее гениальное. Да и неважно, на что похоже или непохоже было это - главное, ВсеМузыка б ы л а. Она означала: не они сделали, не с ними - они СОУЧАСТВОВАЛИ. ПОСТИГЛИ. И ПОЛУЧИЛОСЬ.

    Скрипичные мелодии и стакатто вперемешку с напевами высоких голосов вызвали у находившихся на ВнешКольце воспоминания о быстро менявшихся звездных небесах, которые наблюдали ночами в Аскании-2. Не было сейчас над полигоном такого неба, отключили и заняли канал под другое; но каждая нота музыки была как звезда летящая, каждая мелодия или аккорд - ее путь и жизнь в небе Меняющейся Вселенной.

    Между тем внизу, под ВнешКольцом с градусной сеткой, передвижными штангами и рейками с кабинами, прочей техникой - ярко-голубая точка расширилась в пятно, сдвинулась по свечению к белой желтизне - от этого стала еще ярче. Там тоже в ритме и согласии со ВсеМузыкой переливались, менялись тона и оттенки цвета.

    Вместе со свечением сюда хлынул жар от полигона, как от доменной печи.

    Одни надели защитные очки, другие смотрели на экраны, кои передавали отфильтрованное; но и там менялся в очертаниях, разрастался какой-то раскаленный негатив.

    Музыка и согласованные колебания света подтверждали: внизу не просто снова образовались вещества - там возникают структуры, от мельчайших до географического рельефа.

    ... Мелодиями и светом звучали русла будущих рек на Материке, линии горных хребтов; протяжными хоровыми речетативами разворачивались, расстилались внизу долины и плато.

    Мелькание цифр в хвостах длинных чисел на табло времен - здесь, на КапМосте и в иных местах - тоже вписывалось во ВсеМузыку. И это прочищало мозги собравшихся на ВнешКольце: да, важнее их действий и событий были эти числа, сменяющиеся в четких ритмах счета. Музыка сродни математике, тем и

    мысли, к высоким МыслеЧувствам... к простому, как дыхание, Творящему миры Мышлению-Чувствованию.

    Его частью они теперь были. А до сего были слепы. Активно слепы. Активны, как роющиеся кроты, и слепы, как они.

    11.

    ... Вселенная лишь слегка приоткрылась в этом эксперименте; чуть-чуть и осторожно, чтоб не зашибить своим откровением микроразумников до смерти. Они еще будут нужны.

    ... И еще они почувствовали-поняли другое, яснее музыки: Вселенная-мать любила и жалела их, несмышленышей-микроразумников, коим бы жить да жить своей малой жизнью, добиваться малых успехов и малого счастья. Не хуже они других, многое так могли бы достичь в своих полуживотных жизнишках.

    А вот встали дыбки и тянутся к Ней, к подлинной Матери мира. Как таких не любить и не жалеть, даже не приголубить осторожненько - музыкой этой хотя бы, она Язык Вселенной (один из них постиг это), язык Ее чувств.

    ... Жалеть их стоит хотя бы за то, что, отринув иллюзорное счастье обычной жизни, они надеются обрести что-то подобное здесь. Где уж им: Вселенское счастье не греет - испепеляет. Некоторые из них к нему уже прикоснулись гибельно.