– Они дружат, пап. Они вместе, потому что друзья. Вместе им легче.

– Вот и мы с твоей мамой были вместе, потому что так было легче.

– А потом?

– А потом ей стало легче без меня, чем со мной.

– Ты обиделся?

– Немного. На самом деле я сам в этом виноват. Я не очень чуткий.

– А мне с тобой хорошо, – сказал Миха, – я тебя люблю, ты самый лучший папа.

– Ну, выбирать то тебе особо не из чего, – усмехнулся я и прижал его к себе. Крепко крепко, как он любит.

– А если мама вернётся? Вы будете снова вместе? Я бы хотел, чтобы были…

– Не знаю, Мих. Пусть вернётся сначала, а там уж разберёмся как нибудь.

– Она мне снится, пап. Часто. А тебе?

– Я не вижу снов. Уже давно.

– Это, наверное, скучно. Я всё время вижу.

– И что тебе снится?

– Всякое. Но я люблю, когда мама. Она говорит, что любит меня, и хочет вернуться, но почему то не может. Это же не на самом деле, да?

– Нет, наверное. Но она, и правда, тебя любит и вернулась бы, если б могла.

– Ой, смотри, смотри, они всё таки решили идти в тот подвал! – переключился на Дораму Миха.

Вполне возможно, что где то там, непонятно где, действительно бродят сейчас по тёмному подвалу одинокие дети. Жаль, что я не могу забрать их сюда. Я бы всех забрал, у нас много места.

***

– Нетта, солнце, ты дуешься на меня, что ли?

Тишина.

– Нетта, ну хватит, что за детский сад.

Проекция появилась, но сидит и смотрит мимо. Действительно, обижается.

– Твоё здоровье, любимая моя галлюцинация! – я отсалютовал ей стаканом.

Наконец то настал вечер, и я могу выпить. Ожидание этого момента даёт мне силы пережить день.

– А если бы я была галлюцинацией?

– Давно уже не вижу принципиальной разницы, – я рассеянно погладил кота, которого у меня нет.

За эти годы я так к нему привык, что почти чувствую мягкую шерсть ладонью. Может быть, однажды смогу потрепать по волосам Нетту. У неё такие красивые волосы!

– Я так давно не вижу снов, что заслужил право на галлюцинации. Иначе реальности становится больше, чем я могу вынести. Я просто столько не выпью.

– Поверь мне, нереальность ничуть не лучше. Имей это в виду, когда тебе предложат выбор.

– Нетта, радость моя, может, хотя бы ты не будешь напускать словесный туман? Я привык, что все вокруг ничего не хотят мне рассказывать. Клюся – потому что у неё какие то замещения и компенсации. Настасья – потому что я отец, и ничего не понимаю. Лайса – потому что у неё служебные тайны. Ребята – потому что я директор. Микульчик – потому что он жопа с ручкой. Один Миха рад всё рассказать, но ему пока нечего. С людьми всегда сложно, я знаю. Но ты, красота ненаглядная, почему хвостом крутишь? Откуда между нами то секреты?

– Я боюсь, Антон. Мы с тобой сейчас как кот в коробке у Шрёдингера. Мы уже или живы, или мертвы, но не узнаем этого, пока она не откроется. И каждый сделанный мной шаг тебе навстречу разрушает эту суперпозицию.

– Эй, – я допил стакан и налил новый.

У меня впереди целых два стакана, и это прекрасно. Не так прекрасно, как когда впереди три, но лучше, чем когда останется один. Четвёртый я себе пока не разрешаю. Надо оставлять пространство для роста.

– Я не понял аллегории. Если мы внутри коробки, то мы уж точно знаем, живы или нет. Это Шрёдингер пока не в курсе, нужно ли ему покупать кошачий корм.

– Нет, Антон. Факт смерти нельзя наблюдать изнутри неё. Суперпозицию может разрушить только внешний наблюдатель.

– Это для меня слишком сложно, прости, – признал я, попытавшись осмыслить концепцию.